"Москвичи не забывают того, что я сделал для города, работая в МГК. Недавно Юрий Михайлович Лужков назначил меня членом совета старейшин при мэре" |
"Ну что нам по Израилю атомную бомбу применить?!"
— Одна из версий о заговоре комсомольцев гласит, что вы попытались поднять мятеж на июньском пленуме ЦК, когда почувствовали, что загнаны в угол.
— Эта версия появилась еще в те годы. Она исходила из ЦК. Александр Яковлев в своих мемуарах пишет, что комсомольцы хотели изменить порядок, распределили обязанности,— Шелепин-де должен был стать генеральным секретарем, а Егорычев — первым заместителем к Косыгину, поскольку они с премьером хорошо ладили. Это все выдумка. Никаких встреч не было. Мы с Шелепиным после октябрьского пленума, если мне не изменяет память, не встречались с глазу на глаз ни разу. У каждого из нас хватало своих дел.
— Но ведь вы действительно были загнаны в угол. Семичастного убрали из КГБ, Шелепина лишили части постов. Вы сами висели на волоске. И не собирались ничего предпринимать?
— А что я мог сделать? Даже если бы захотел. Поднять московскую парторганизацию на борьбу с ЦК? Это было невозможно. Я понимал, что мне все равно придется уходить. И решил уйти, высказав свое отношение к происходящему в стране. Проблему я знал, и перо работало у меня хорошо, поэтому речь для пленума я писал сам. Единственный, кто видел текст до выступления, был редактор "Вечерней Москвы". Но он больше запятые расставлял. Жена меня отговаривала от выступления, но я сказал, что должен высказать свое мнение.
— А что ваши единомышленники думали об этом?
— Наверное, если бы я с ними посоветовался, они отговорили бы меня выступать. Но я с ними не говорил. Собственно, в моей речи не было ничего крамольного. Меня как члена Военного совета Московского округа ПВО беспокоило, что система безнадежно устарела, а новую никак не могут создать.
Хрущевские выкрутасы в оборонной промышленности тоже ни для кого не были особым секретом. И то, о чем я говорил,— чистая правда. Производство вертолетов с московского завода имени Хруничева перенесли в Ростов и не могли там его толком начать больше десяти лет. А война во Вьетнаме показала, насколько они нужны.
— А почему вы решили высказаться о Египте?
— В Египте я побывал в апреле 1967 года. Встречался с вице-президентом Али Сабри, с губернаторами. И у меня создалось впечатление, что в Египте вопрос о власти далеко не решен. Мы с принимавшим меня начальником канцелярии президента Насера сидели в Суэце на берегу канала. Он говорил, что в их обществе нет разногласий. Что Насер — признанный авторитет. Я ему отвечал: "Вы дважды отобрали у помещиков землю. Сначала вы оставили им по сто гектаров, потом по пятьдесят. Вы говорите, что не отобрали, а выкупили у фабрикантов их предприятия. Но разве они остались довольны? А дети помещиков и капиталистов — офицеры вашей армии". Разве сказать об этом на пленуме ЦК — крамола? Ведь Насер своей неразумной политикой довел дело почти до атомной войны. Во время войны 1967 года в нашем руководстве шли споры: не стоит ли нам непосредственно вмешаться в конфликт. Я как-то звоню Брежневу, он поднимает трубку, а в кабинете идет горячий спор. Косыгин говорит: "Ну что нам там атомную бомбу применять? Еще до этого что ли дойти?!"
— Но ведь в вашем выступлении были и, мягко говоря, нестандартные для того времени положения...
— Это верно. Я предложил обсудить вопросы обороны на одном из пленумов ЦК. Считалось, что подобные вопросы входят в компетенцию даже не политбюро, а узкого круга членов политбюро, и не дело обсуждать их на пленуме. Получалось, что я замахнулся на самое святое. Национальная проблема тогда уже выпукло вырисовывалась. С моим выступлением можно было соглашаться или не соглашаться, но с проблемой нужно было что-то делать. Но Брежнева больнее всего задело, когда я сказал, что партия — это не Сталин и не Хрущев. Брежнев, конечно, продолжил мысль: партия — это и не Брежнев.
"Дмитрий Федорович от злости просто на стенку бросался"
— На что вы рассчитывали, Николай Григорьевич? Неужели вы думали, что Брежнев оставит ваш демарш без последствий?
— Поверьте, я только хотел высказать свое мнение. Я думал, что у меня будет еще один пленум. Я не думал, что мне придется уходить после этого выступления. Вроде бы акценты были расставлены так, что придраться формально было не к чему. Но выступление в целом получилось довольно необычным. Вы не представляете! В Свердловском зале Большого кремлевского дворца, где проходил пленум, было человек четыреста. Пока я выступал, стояла гробовая тишина. И когда я сошел с трибуны, меня провожали до места аплодисментами.
— Но меры воздействия к вам приняли не сразу?
— Никто не понял, выступал ли я по собственной инициативе, или моя речь одобрена Брежневым. Поэтому никто из выступавших после меня не сказал обо мне ни единого слова. Анастас Иванович Микоян — хитрейшая лиса,— и тот не разобрался и попал впросак. В Советском обществе дружбы с зарубежными странами было какое-то отчетно-выборное собрание. И в Колонном зале Дома союзов в этот вечер собрали небольшой ужин для участников мероприятия, куда пригласили меня и Микояна. Он встает и говорит: "Я хочу поднять бокал за Николая Григорьевича Егорычева. Он сказал сегодня такую речь! Настоящую, ленинскую". А в своих воспоминаниях Микоян описал все с точностью до наоборот.
— А критиковать вас начали на следующий день?
— Подготовка шла всю ночь. Мой сосед Устинов — мы жили в соседних квартирах — принял выпад об исполнителях недалеких идей Хрущева о вооружениях на свой счет. И он был недалек от истины. Его фамилия была в моем выступлении. Но в последний момент я ее убрал. Мне один из министров оборонной отрасли рассказал, что после моего выступления их всех собрал Устинов: "Дмитрий Федорович от злости просто на стенку бросался. Кричал: 'Мы этого Егорычева в пыль сотрем!'".
На следующий день первым выступил Шараф Рашидов — узбекский первый секретарь. Заявил: "Противовоздушная оборона Москвы начинается в Ташкенте". Я был неприятно поражен. Когда в 1966 году в Ташкенте произошло землетрясение, я позвонил Рашидову, выразил ему соболезнования и сказал, что Москва безвозмездно построит в узбекской столице 170 тысяч квадратных метров жилья. Он много раз благодарил меня за это и говорил, что я теперь его родной брат.
— Но вопрос о вашем будущем решался не на пленуме?
— У меня произошел непростой разговор с Брежневым. Он говорит: "Ты знаешь, Коля, военные говорят, что ты не должен был такой информации иметь по техническим вопросам". Я ответил: "Знаете что, Леонид Ильич, ваши военные, когда вы начали с ними беседовать, наделали в штаны и мне в карман добавили". Потом он говорит: "Слушай, Коль, я же не ставлю вопрос о твоем исключении из состава ЦК". Я спрашиваю: "А за что меня исключать из состава ЦК? Я сделал что-то нарушающее устав партии? Или выступил против решений пленумов и съездов?" Брежневу это не понравилось: "Вот скажем, и исключат!" "Но вы не забывайте, Леонид Ильич,— говорю,— что я тоже поборюсь". Он сразу остыл: "Да ты меня неправильно понял. Я же тебя очень люблю".
"К датскому премьеру я дверь открываю ногой"
— И куда вас назначили?
— Заместителем министра тракторного и сельскохозяйственного машиностроения. Шло техническое перевооружение отрасли, и в моем ведении оказалось 120 строек союзного значения. Я не вылезал из командировок. Приезжал в область, республику, шел к первому секретарю — а всех этих ребят я хорошо знал. Разговор обычно начинался с того, что они заверяли, что они на моей стороне. "Ну раз на моей,— говорю,— помоги моим стройкам". В первый год моей работы мы перевыполнили план по жилищному строительству и чуть-чуть не дотянули до выполнения плана по промышленному строительству. А дальше стали перевыполнять и тот и другой. Интересно, что везде за мной ходил "хвост". Не в Москве, а там, в командировках. Причем в каждом городе за мной топали одни и те же люди.
Брежнев был силен по части внутрипартийных интриг: член политбюро Юрий Андропов (второй слева) организовал непрерывную слежку за секретарем МГК Николаем Егорычевым (слева). С руководством братских компартий было сложнее: добиться, чтобы президент Румынии Николае Чаушеску (третий слева) порвал с китайскими оппортунистами, никак не удавалось |
— Это было. Мы говорили как-то с нашим министром, что министерство много делает, а это не находит отражения в печати и на телевидении. Надо показать, что делается. Министр согласился. Я позвонил Месяцеву, сказал, что хочу приехать посоветоваться. Приезжаю, рассказываю. Но мы ни на минуту не остались одни. Все время вокруг нас шнырял один из его замов, работавший параллельно в КГБ. Месяцев пригласил меня посмотреть Останкинскую башню, а потом так ничего для нашего министерства и не сделал. Но я понимал, что даже такие встречи воспринимаются Брежневым очень болезненно. И потому не удивился, когда меня отправили в Данию, послом.
— Вы не отказывались?
— Это было бессмысленно. Меня пригласил в ЦК Капитонов и стал говорить о том, что я шел по политической линии, а теперь оказался на хозяйственной... Что мне надо расти как политику. Поехать в Данию послом. О чем было говорить, если решение уже было принято. Месяцев отказывался ехать послом в Австралию. Но все равно же поехал.
Я, кстати, с Шелепиным увиделся уже после назначения в Данию. Его положение после вынужденного перехода в председатели ВЦСПС было незавидным. Тогда у него сложились непростые отношения с западными профсоюзами. В Англии его как бывшего председателя КГБ освистали. А с датскими профсоюзами случился вот какой казус. Их делегация была в Москве в августе 1968 года. И вылетела домой в тот день, когда наши войска вошли в Чехословакию. Прилетают они, а там толпа журналистов. Что они думают о последних событиях, спрашивают. А профсоюзники ни сном ни духом. И все отношения с нашими профсоюзами они прервали. Одной из моих задач как посла было восстановление этих отношений. И потому я бывал у Шелепина. Вот на этих встречах элемент конспиративности присутствовал. Он говорил одно, а в это время на маленьких бумажках писал то, что хотел сказать. И передавал мне эти записочки.
— И что он писал?
— Например, что у меня все нормально. Чтобы я продолжал работать в том же направлении. Так вот, у меня наметились хорошие контакты с датскими профсоюзными активистами, и я просил его разрешить пригласить их в Союз от его имени. Шелепин согласился. Самый большой профсоюз в Дании назывался профсоюзом неквалифицированных рабочих. Председателем его был Анкер Йоргенсен. Я его пригласил. Спрашиваю: "Ты хотел бы побывать в СССР?" — "Ты что,— отвечает,— посол, серьезно?" — "Серьезно". Договорились. Он все время переспрашивал: "Ну ты серьезно?" А через два дня — телеграмма от Шелепина с приглашением. Самое интересное случилось дальше. Месяца через три Йоргенсена делают премьер-министром Дании. И я к нему дверь открываю ногой. Вскоре мы организовали его визит в Москву. Я переругался со всеми в ЦК, но добился, чтобы его принял Брежнев. Беседовали они три часа. А после окончания встречи Брежнев подошел ко мне: "Коля, дорогой!" — и давай целоваться. Мой авторитет в Дании поднялся до небес.
Признав выступление Николая Егорычева на пленуме ЦК КПСС политически незрелым, партия решила, что ему надо расти как политику. Егорычева отправили послом сначала в Данию, а затем в Афганистан (на фото — с афганским лидером Наджибуллой) |
— Примирение мне предлагалось. Ко мне в Копенгаген как-то прилетел Капитонов. "Давай,— говорит,— поговорим. Но не в посольстве". Я сам сел за руль, поехали в лес, за город. Взяли по бутылочке пива, сели в лесу. "Леонид Ильич,— говорит,— хотел бы с тобой встретиться". "Пожалуйста,— отвечаю,— самолет летает регулярно. Присылаете телеграмму, и я прилечу". Капитонов сказал: "Ты не хочешь понять, о чем я говорю!". Понятно было, что нужно покаяться — и Брежнев примет меня в свои объятия. Но мой дурной характер снова дал о себе знать. Я сказал, что мне каяться не в чем. В итоге в Дании я провел четырнадцать лет.
— Вас по-прежнему держали "под колпаком"?
— Всю страну держали. Я, приезжая из Дании, заходил к Демичеву, которого назначили министром культуры. Заходил, он вставал, подходил к вертушке и громко говорил: "Ну, Николай, ну ты скажи, я ведь никакого участия не принимал в твоем выступлении?" Я тоже подходил к телефону и так же громко говорил: "Да, Петр Нилович, это лично моя инициатива. Я сам это выступление писал и сам несу за него ответственность". И эта сцена повторялась каждый мой приезд в Москву.
— А как сложилась ваша жизнь дальше?
— После возвращения в Москву работал заместителем министра, потом замом председателя Торгово-промышленной палаты СССР. А уже при Горбачеве мне предложили поехать послом в Афганистан. Я согласился только потому, что моей главной задачей было обеспечение вывода оттуда наших войск. Теперь я на пенсии. Но москвичи не забывают того, что я сделал для города, работая в МГК. Недавно Юрий Михайлович Лужков назначил меня членом совета старейшин при мэре.
Речь Н. Г. Егорычева на пленуме ЦК КПСС 20 июня 1967 года
Товарищи!
Все мы с большим вниманием выслушали доклад товарища Брежнева Леонида Ильича, который дал глубокий анализ положения на Ближнем Востоке в связи с агрессией Израиля...
И я с большим удовлетворением присоединяюсь к предложениям выступивших до меня ораторов одобрить твердую и решительную позицию Политбюро и правительства в дни кризиса на Ближнем Востоке, одобрить те меры, которые привели к прекращению военных действий...
Линия ЦК КПСС на ликвидацию последствий израильской агрессии — бесспорно, правильная. Теперь потребуются очень точные, разумные и гибкие действия для проведения этой линии в жизнь.
В апреле этого года мне довелось в течение двух недель находиться в Объединенной Арабской Республике... По итогам поездки мы доложили в ЦК, что обстановка в стране продолжает оставаться довольно сложной...
Линия руководства ОАР на дальнейшее углубление прогрессивных преобразований вызывает упорное противодействие со стороны эксплуататорских слоев, значительной части государственного аппарата, реакционно настроенного мусульманского духовенства. Как видно, Насер лишился также поддержки и известной части офицерского состава армии, связанной с этими слоями населения. Обстановка в стране осложняется и значительными экономическими трудностями. Таким образом, вопрос "кто кого" в ОАР еще не решен.
Не исключено, что поражение египетской армии на Синайском полуострове также в известной мере связано с обострением классовой борьбы, с предательством реакционной части офицерства...
В настоящее время Насер возглавляет в ОАР все прогрессивные силы. Уход Насера в отставку на деле означал бы удар по левым силам страны, по тем прогрессивным преобразованиям, которые проводятся в ОАР, означал бы победу правых, имеющих явно прозападную ориентацию.
Поэтому линия ЦК КПСС на поддержку и укрепление режима Насера, на восстановление изрядно пошатнувшегося авторитета ОАР в арабском мире, помощь арабским странам в преодолении разногласий между ними, усиление их политических позиций на Ближнем Востоке, в объединении всех сил на борьбу против империалистов, в укреплении обороноспособности арабских государств — это линия единственно правильная...
При этом, исходя из тех фактов, которые привел Леонид Ильич Брежнев в докладе, хочу высказать пожелание, чтобы в наших отношениях с ОАР и лично с президентом Насером при оказании помощи этой стране было побольше требовательности. Уж очень беспечны и безответственны часто бывают некоторые наши друзья...
Чего стоят, например, безответственные заявления президента Насера о том, что арабы никогда не согласятся на сосуществование с Израилем, о тотальной войне арабов против этой страны или заявление каирского радио в первый день войны о том, что наконец-то египетский народ преподаст Израилю урок смерти...
Подобная безответственность в сочетании с беспечностью может привести мир к еще более тяжелым последствиям.
Политбюро ЦК КПСС и лично товарищ Брежнев в дни наибольшего напряжения на Ближнем Востоке провели огромную работу, чтобы обуздать израильских агрессоров...
Вместе с тем события на Ближнем Востоке, во Вьетнаме, Карибский кризис 1961 года, показывают, что империалисты могут в любой момент развязать новую большую войну. Леонид Ильич говорил сегодня в докладе, что нам надо повысить бдительность, поэтому нам надо еще и еще раз, и самым тщательным образом, взвесить, готовы ли мы в любой момент отразить внезапный удар агрессора — будь то на Западе, Востоке или на каких-либо других границах нашей Родины. И не только отразить, но и сокрушить противника... Вооружение нашей армии должно превосходить все то, чем располагают армии империалистических стран...
Вопросы экономического развития страны, политической работы партии в массах систематически обсуждаются на съездах КПСС и пленумах ЦК. Может быть, настало время... на одном из предстоящих пленумов в закрытом порядке заслушать доклад о состоянии обороны страны и о задачах партийных организаций — гражданских и военных так, как, например, на прошлом пленуме мы рассматривали вопрос о нашей внешней политике. Меня, например, как члена Военного совета Московского округа ПВО, весьма беспокоит, что противовоздушная оборона столицы недостаточно надежна. Существующая система все более морально устаревает, модернизация ее должного эффекта уже не дает, создание же новой системы ПВО столицы слишком затягивается.
Очевидно и то, что волевые решения, принимавшиеся в области обороны (до октябрьского пленума ЦК) нанесли известный урон Вооруженным силам, особенно авиации, флоту и в какой-то мере мотомеханизированным частям.
Кстати, в то время нашлись некоторые не в меру ретивые исполнители волевых решений. Устарел флот?.. Разрежем корабли! Не нужна авиация?.. Перестроим некоторые авиационные заводы на выпуск другой продукции. Причем реконструкция, например, московского завода имени Хруничева обошлась, видимо, государству в такую же сумму, как стоило бы строительство нового специального завода: фактически завод был полностью перестроен. Едва ли это было сделано разумно. Теперь жизнь заставляет один из ракетных заводов Москвы переоборудовать на авиационный.
Может быть, я слишком заостряю вопрос в силу своей недостаточной осведомленности. Но я считаю, оборона страны — слишком важное дело, потому ничего, если мы здесь в ЦК в чем-то обострим этот вопрос, лишь бы была польза делу.
И еще... Я прошу, товарищи, правильно меня понять. Я никого не хочу обидеть, ни на кого не намекаю. Хочу только подчеркнуть, что каждый из нас в меру своего положения и того огромного доверия, которое нам оказано, несет высокую персональную ответственность перед партией, ее Центральным Комитетом как за свою работу, за свои поступки, так и за наше общее партийное дело.
Товарищи!
События на Ближнем Востоке вызвали среди наиболее отсталой части нашего населения некоторые нездоровые настроения. Я говорю прежде всего о таких отвратительных явлениях, как сионизм и антисемитизм. Чтобы они не получили развития в дальнейшем, не следует проходить мимо них сегодня, как бы не замечая их. Нездоровые проявления национализма и шовинизма в любой форме очень опасны.
Владимир Ильич Ленин всегда уделял большое внимание национальному вопросу...
И едва ли правильно, что вот уже несколько десятков лет он не разрабатывается во всем его многообразии. Чаще всего дело ограничивается темой дружбы народов нашей страны. Да, дружба народов — величайшее завоевание ленинской национальной политики партии. Вместе с тем глубокое теоретическое исследование национального вопроса в целом может быть очень полезным, особенно для нас, практических работников партии.
Товарищи!
Накануне пленума мы познакомились с проектом тезисов ЦК КПСС к 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции. В них до предела лаконично, но вместе с тем глубоко и впечатляюще рассказано о славной истории советского государства за полвека его существования...
Храня и приумножая ленинские традиции, партия после смерти Владимира Ильича разгромила оппозиционеров всех мастей, очистила от них свои ряды, укрепила свои связи с массами. Правда, серьезный урон нашему делу был нанесен в связи с культом личности Сталина. Партия преодолела и это уродливое, чуждое ее ленинскому духу явление. Огромное значение в жизни партии имел октябрьский пленум 1964 года. Центральный Комитет единодушно осудил волюнтаристские методы и субъективизм Хрущева...
И пусть не радуются наши враги. Как ни стараются они изобразить наши трудности как пороки, раздуть наши ошибки и недостатки в практической работе, Коммунистическая партия в борьбе с трудностями лишь крепла...
Ведь партия — это не только и не столько Сталин или Хрущев. Это миллионы коммунистов-ленинцев, это многотысячный преданный делу наш замечательный партийный актив, это, наконец, Центральный Комитет КПСС...
Евгений Жирнов
журнал «Коммерсантъ Власть», №25, стр.50, 2 июля 2002
журнал «Коммерсантъ Власть», №25, стр.50, 2 июля 2002
Community Info