Работа со «свидетельствами очевидцев»
В целом, анализ свидетельских показаний проходит по той же схеме, что и анализ источника, но мы отделили работу со свидетельствами от анализа собственно фактов, так как между историческим фактом и показаниями свидетелей этого факта есть некоторая разница. Иное дело, что «устная передача», особенно когда свидетелем является чей-то близкий человек («… а мне дедушка рассказывал, что…), нередко воспринимается как нечто более достоверное, чем «официальный» письменный текст. ©
Однако у гипотетического дедушки тоже может быть достаточно причин, чтобы не рассказывать внукам всю правду и, в первую очередь, сохранить в их глазах свой положительный образ. Как отмечалось в одной из заметок известного переводчика и публициста Дм. Пучкова («Гоблина»): «97% населения лагерей твёрдо уверено в том, что посажены ни за что. И только 3% считают, что их осудили справедливо».
По той же причине нельзя воспринимать как стопроцентно достоверную информацию, исходящую от перебежчиков из Северной Кореи, особенно тех, кто претендует на статус политического беженца. Формально проверить их информацию невозможно, т. к. КНДР – закрытое государство. Однако статус такого беженца дают не всем и не просто так. А это значит, что от перебежчика требуется или какая-то важная стратегическая информация, или информация, которая может быть с успехом использована в пропаганде и которую он озвучивает как единственный свидетель. Поскольку действительно важной информацией обладают не все, то весьма соблазнительно предстать человеком, «раскрывающим страшные тайны режима» и рассказывающим то, что другая сторона хочет от тебя услышать.
Но вариант, когда свидетель осознанно хочет что-то скрыть, интересен нам менее, чем ситуация, когда он стремится быть объективным.
Свидетельские показания – это интерпретация данного конкретного человека, и ни один свидетель не запоминает ситуацию со всей точностью.. При этом, особенно в ситуации, когда человек вспоминает о событии спустя длительное время, многие детали он сознательно или несознательно искажает. К тому же каждый свидетель смотрит со своей колокольни и может не знать «контекст».
В результате при опрашивании свидетелей нередко возникает своего рода «эффект Расёмона», когда показания разных участников одного и того же события рисуют совершенно различную его картину, ибо каждый рассказывает о произошедшем со своей стороны.
Кроме того, нередко срабатывает так называемая «ложная память». Мы уже приводили здесь в качестве примера рассказ матроса с «Потемкина», в памяти которого кинематографический эпизод вытеснил реальный, но сюда же можно добавить целый ряд нашумевших в США в последней четверти ХХ в. дел об инцесте и педофилии, которые были возбуждены после того, как во время сеансов психоанализа взрослая «жертва» была убеждена психоаналитиком в том, что ее нынешние проблемы – следствие случившегося в раннем детстве инцеста, воспоминания о котором она стерла из своей памяти. При помощи врачей и адвокатов она вроде бы «вспомнила всё», однако в ряде подобных случаев удалось доказать, что такое событие не имело место в действительности, а информация о нем была фактически внушена пациенту психоаналитиком и скорректирована адвокатом.
Именно поэтому, хотя в наших головах прочно сидит детективный стереотип «единственного свидетеля», восстановление событий по свидетельским показаниям обычно делается на основе сопоставления показаний нескольких человек. Ибо выражение «врёт как очевидец» — не на ровном месте появилось.
Существует определенный термин – «корпус свидетельских показаний», как бы отражающий совокупное мнение очевидцев события. Естественно, если это событие является массовым, то корпус подразумевает опрос большого числа людей с тем, чтобы на первый план вышли бы не мелкие различия или какие-то «глюки» отдельных лиц, а относительно полная картина – то, что как бы видели или отмечали все. И если рассказ одного человека может быть пристрастным, то совокупное описание события со слов многочисленных и разнообразных свидетелей делает картину более полной,— также как с фактами, внешне различные мнения свидетелей могут не взаимно исключать, а взаимно дополнять друг друга.
Кстати: применительно к войне комплексный взгляд на проблему и учет всех факторов сводится к тому, что и генеральский взгляд из штабов, и то, что у нас принято называть «окопной правдой», взаимно дополняют, а не взаимно исключают друг друга.
Подобный прием позволяет отсеять и так называемых «фальшивых свидетелей»,— лиц, рассказывающих не то, что они видели, а пересказывающих слухи, причём, нередко, наиболее нелепые. Таких людей всегда много вокруг любого значительного и не очень исторического события.
Вот типичный пример «воспоминаний» такого рода — рассказы о финских многоэтажных дотах с резиновым покрытием, из-за которого советские снаряды отскакивали от них и почти летели обратно. Между тем, в финской историографии нет даже малейшего намека на многоэтажность дотов, а тем более резиновые купола, тем более что большинство финских дотов, построенных на линии Маннергейма в 30-х годах, немногим отличались от советских «собратьев».
Что же до пристрастного подбора свидетелей как способа манипуляции, то по своей методике он не сильно отличается от пристрастного подбора фактов и конструирует ситуацию, когда выгодный творцу мифа взгляд на события подменяет собой все остальные вместо того, чтобы учесть все позиции и рассмотреть картину со всех сторон. Весь корпус показаний игнорируется, и из него выбираются те, кто поддерживает нужную точку зрения. О наличии других мнений или не сообщается вообще, или они объявляются ангажированными (например, если речь идет о разгоне ОМОНом «демократической демонстрации», журналист «Эха Москвы» не посмеет принять к сведению показания ОМОНовцев), либо некомпетентными («они что-то видели, но что видели – не поняли»), или малочисленными.
Подытоживая: показания свидетелей важны, но, как правильно отмечает большинство следователей, ознакомиться с ними необходимо всегда, полностью им верить – не следует. Правда — она у каждого своя, особенности восприятия — тоже, ну а про особенности индивидуальной памяти и говорить нечего. Да, очевидец видел всякое и помнит многое. Однако это вовсе не значит, что свидетельские показания одного человека (в отличие от обработанного корпуса показаний) — единственный и самый правильный критерий истины.
Константин Асмолов, кандидат ист. наук
«Актуальная история»
«Актуальная история»
Community Info