mamlas (mamlas) wrote in eto_fake,
mamlas
mamlas
eto_fake

Categories:

С мест передают. Было репрессировано 66 миллионов

Другое по теме сталинских репрессий

Темная страница
Истории репрессированных советской властью жителей Курска

– Ты не пиши, что мы старые, страшные, напиши, что мы молодые, энергичные, красивые. А то скажешь, что собрались тут бабки, начали что-то буровить. ©
~~~~~~~~~~~


Антонина Никитина

– Мы не бабки, мы зрелые женщины, прошедшие, между прочим, сквозь огонь и воду. У некоторых, правда, правнуки уже есть. Мироновна, у тебя ж правнуки есть?

– Да есть у меня все, одного деда нет. И квартира с балконом даже есть.

– А у меня и дед, и квартира, и балкон, и правнуки, и правнучки…

– Ты посмотри, какая богатая!

В Ассоциации жертв политических репрессий веселый гомон — все друг друга перебивают и подкалывают, на столе чай, бутерброды, конфеты и печенье. Возникает чувство, что я случайно ошиблась дверью и попала не то на встречу однокурсников, не то и вовсе на чей-то день рождения.

– Это я сегодня первый день как из отпуска вышла, — говорит секретарь Ассоциации Зоя Бирюкова. — И вот они на радостях все сбежались посмотреть на меня, и говорят глупости: «Ой, как вы хорошо выглядите». Так, чешите отсюда, наелись, напились, чешите.

Три женщины, смеясь и громко переговариваясь, уходят в светлый кабинет. Из-за закрытой двери доносится гул голосов. Зоя Леонидовна рассказывает, что сейчас в Курске проживает около тысячи человек, которые являются жертвами политических репрессий, но в Ассоциации на учете состоят чуть меньше половины из них: когда льготы стали финансироваться не из федерального бюджета, а из местного, очень многие ушли. Цифры, мягко говоря, удивляют: основная волна репрессий приходится на 1937-1938 годы прошлого века, не трудно посчитать, сколько лет должно быть этим людям.

– В основном у нас состоят дети репрессированных, — объясняет председатель Ассоциации Анатолий Степанченко. — Очень мало осталось людей, которые сами пережили репрессии. Наши старики, родители, которые сидели, прожили, правда, очень много — вот мой отец умер в 92 года. Есть закон такой, что дети репрессированных, которые остались без попечения родителей в несовершеннолетнем возрасте, тоже обладают статусом реабилитированных от политических репрессий, и пользуются теми же льготами и правами. У нас дети есть разные, есть те, которые были достаточно взрослые, когда родителей арестовали, есть такие, кто родились в лагерях, как, например, Казачёк Дмитрий Федорович, у него в свидетельстве о рождении лагерный номер написан, а не адрес.

Деятельность Ассоциации очень насыщенная: Анатолий Федорович и Зоя Леонидовна вместе с активистами в прошлом году выхлопотали грант на 110 тысяч рублей у Комитета соцобеспечения. Деньги потратили на экскурсии и поездки по области («Каждую копейку требовали расписать, три раза отчет относила», — вздыхает Зоя Леонидовна), выпустили пятый том Книги памяти, где собрана информация о работе Ассоциации, а главное — истории жизни людей, которые были репрессированы в Курске, документы и фотографии. За пятый том Ассоциация получила «Курскую Антоновку» в номинации «Лучшая публикация года», а Анатолий Федорович стал человеком года в Курске как руководитель творческой группы, участвовавшей в создании книги.

«В каждой нации люди разные — и хорошие есть, и плохие»

В небольшом двухкомнатном помещении, где находится Ассоциация, постепенно становится тихо, народ начинает расходиться, чай в чашке давно остыл. Проводив со смешками подруг, Зоя Леонидовна начинает в наступившей тишине вспоминать о своих родителях.

– Я родилась в Курске, в семье служащих, в 1936 году. Мама, Клавдия Степановна, родилась в 1905-ом. До войны она работала бухгалтером на маслозаводе. Папа, Леонид Иванович, был на два года ее старше, и тоже работал бухгалтером. Поженились они в 27-ом. После учебы папу направили в Рыльск землемером работать. Там родились двойняшки, умершие в младенчестве, потом брат Борис. Я родилась, когда семья вернулась в Курск. Папа в нас мамой души не чаял, гулял с детьми, читал книги на ночь. Дома была коллекция пластинок с оперной и классической музыкой, был патефон. Брата он учил рисовать, играть на струнных инструментах. А мне, наверное, достался от бабушки талант портнихи, обшивала родных и знакомых. Война оборвала счастливую жизнь, папа ушел на фронт. Получили от него два письма, а потом пришло извещение: пропал без вести. Мы не эвакуировались, остались в Курске, потому что мама не могла оставить без присмотра своих родителей и родителей папы.

В доме Зои Леонидовны поселились немцы. Один каждый день устраивал развлечение: выгонял во двор детей и делал вид, что собирается расстрелять их маму. Но некоторые приносили еду с полевой кухни.

– В каждой нации люди разные, — говорит Зоя Леонидовна. — И хорошие есть, и плохие. После войны отец не вернулся. К маме многие сватались, но она его ждала, верила, что он жив. В 1946 году от него пришло, наконец, письмо. Он попал в конце 41-ого в плен в «Бобруйском котле», тогда сдалось много человек. После четырех лет лагерей их освободили американцы и отправили в фильтрационные лагеря. В 46-ом его осудили. Работал он на рудниках и шахтах в Березняках, Перми, Соликамске, Кемерово. Вернулся отец в 1956 году, срок у него был 10 лет. После возвращения жизнь у них с мамой не сложилась. Он вернулся больным человеком, измученным, и доживал свой век в другой семье.

Отец Зои Леонидовны умер в 1983 году в возрасте 70-ти лет. В 2002 году был реабилитирован.

Был род — и не стало

В семье председателя Ассоциации Анатолия Федоровича судьба нескольких людей сложилась трагически: арестам подвергались сначала его дяди, а после войны был арестован и родной отец.

– Он родился в селе Веселое Глушковского района в 1904 году. В этом селе несколько веков проживал старинный род Степанченко. Соблюдался всегда такой порядок: сразу после рождения сына родители закладывали фундамент для его дома, так из представителей одного рода появлялись целые села. У отца было пять братьев и одна сестра. Мы имели все необходимое: ветряную мельницу, конную молотилку, маслобойку, пасеку, кузницу, кирпичный завод. После революции 17-ого года жизненный уклад стал разрушаться: дети состоятельных семей стали разъезжаться подальше от родных мест. Все, что было нажито трудом нескольких поколений, бесплатно отдавали в колхоз, того, кто отказывался — раскулачивали.

Отца Анатолия Федоровича, Федора Климовича, призвали в Красную армию в 1923 году. После возвращения он устроился рабочим на железную дорогу. В 1928 году он женился и вместе с супругой бежал от преследований в Мариуполь. Трое его братьев переехали. В Курске остался Иван Климович, он работал на железной дороге. В 1937 году его арестовали, осудили на десять лет. Он не вернулся.

В Мариуполе у семьи Степанченко родился сын, который умер в младенческом возрасте — уж слишком тяжелые были условия для жизни. В Курск они решили вернуться только в 1931 году. С 1938 года Федор Климович работал связистом, и по этой причине не был призван на войну в 1941 — связистам выдавали освобождение.

– За неделю до оккупации всех мужчин города направили в народное ополчение. Оружия не было — одна винтовка на 2-3 человека, и бутылки с зажигательной смесью. Немецкие войска без больших потерь вошли в город. Во время оккупации отец работал сапожником, а после освобождения был призван по специальности, тоже работал связистом. Он был арестован 1 марта 1948 года по ложному доносу. По июнь находился под следствием в городской тюрьме, в районе Глинище. Нам разрешали приносить ему продукты. В то время под следствием было много людей, приходилось стоять в очереди по 2-3 часа, чтобы отдать передачу. Уже после его возвращения мы узнали, что допросы были с пристрастием. Отца обвиняли в том, что находясь в оккупации, он был связан с полицаями — изменниками Родины. Тех, кто с обвинениями не соглашался, били до потери сознания. Приходилось все подписывать. Чаще всего людей брали по оговору соседей, поэтому все обвинения были надуманы и недоказуемы, абсурдны. Судили отца в Курске, суд шел не больше десяти минут. Его приговорили к 10 годам лагерей. Восемь лет он проработал на угольных шахтах, и был освобожден досрочно, в 1955 году. Вернулся в 56-ом, и был реабилитирован в 1957 году.

Отец Анатолия Федоровича работал оператором газовых котельных табачной и бисквитной фабрик, и в 1984 году вышел на пенсию. Умер в 1996 году, ему было 92 года.

«Вернулся сломленным человеком»

Антонина Никитина — также член Ассоциации жертв политических репрессий — встречает меня в небольшой типовой хрущевке, с порога предлагает чай и сразу же начинает рассказывать о своей семье. Ее отец, Яков Иванович, был осужден дважды, в 1936 и 1945 годах. В Первую мировую его забрали в армию, где он получил звание унтер-офицера. Прошел и Гражданскую войну, воевал до 1922 года.

– Ему предлагали остаться в армии, но он вернулся домой, в колхозе был избран в комитет бедноты, на моей матери женился, ей было тогда всего 17 лет. Его арестовали в конце 1936 года, а в семье было пятеро детей уже, из-за какого-то анекдота неправильного. Пока он находился под следствием, мы потеряли пасеку, некому было за ней ухаживать. Мама, правда, добилась его освобождения — дошла аж до Верховной коллегии.

В 1943 года Якова Ивановича призвали в армию, вернулся он в июле 1945, с медалями. Но через несколько месяцев его опять арестовали, и на этот раз осуждения не удалось избежать — дали 10 лет лагерей с конфискацией имущества. Правда, за участие в боях срок сократили в половину.

– Написали на нас соседи донос. Такое часто было. Забрали все, что можно забрать. Корову-кормилицу, и папин костюм, который он с войны привез, единственный костюм за всю его жизнь. Его отправили в Челябинскую область. В 47-48 годах был неурожай, голод, отец в письмах просил прислать хоть картофельных очистков, но у нас ничего не оставалось, было уже семеро детей. Все же отец выжил, вернулся домой, но со сломленной психикой. Очень жалел об этом костюме. Я тогда работала телефонисткой, и получила форму, она по размеру папе подходила, я только петлицы отпорола и отдала ему. В этой форме его потом и похоронила.

Судьба у самой Антоны Ивановны тоже не была легкой: во время оккупации в 12 лет делала тяжелую работу: копала поля, таскала камни, после освобождения города была мобилизована на строительство окопов под Курском, потом ее отправили на стройку в Тулу.

– Кормили впроголодь, жили в палатках. Люди убегали целыми партиями. Мне из школы пришел вызов, нужно было седьмой класс заканчивать. Надо было получить разрешение на уход, но меня от одного начальника отправляли к другому, и никто не решался отпускать. Тогда мы с другими девочками ушли без разрешения, вчетвером. Шли пешком, и в первой же деревне встретили генерала. Я показала ему вызов из школы, и он нас довез до дома. Меня арестовали в феврале 1944 года. Без суда дали пять лет, отправили этапом в Тулу, в колонию. После Победы была амнистия, и в августе 45-го меня освободили. Ни в Курске, ни в Туле не было вообще никаких документов о моей судимости. Я вернулась домой, а в октябре уже арестовали папу.

Никитина Якова Ивановича не стало в 1964 году в возрасте 69 лет. Реабилитирован он был в апреле 1994 года.

«Можно ли об этом молчать?»

В Курской области в 1937 году было установлено контрольное число арестов – четыре тысячи человек (данные здесь и ниже приводятся по «Книге памяти», т. 5 – 2011, Курск). Эти цифры были ориентировочными, их превышение допускалось при ходатайстве. Потому через некоторое время было разрешено совершить еще 6 тысяч арестов. Всего с 6 августа по 31 октября 1937 года было арестовано 8354 человека. В послевоенные годы в Курской области было расстреляно 1996 человек, только в уголовном порядке незаконно репрессировано почти 20 тысяч человек, а в административном — свыше ста тысяч. Среди всех этих людей герой Советского Союза Михаил Андреевич Сысоев, в 1950-ом осужденный якобы за связь с иностранной разведкой. В конце 1930-х был арестован и осужден сначала на расстрел, а позже — на 10 лет лагерей, бывший редактор газеты «Курская правда» Владимир Князев. Указывалось, что он являлся руководителем контрреволюционной организации в редакции, и через печать ведет подрывную работу. В 1937-ом были арестованы являющийся на тот момент редактором Власов и еще восемь сотрудников редакции. «Чистка» была проведена и среди сотрудников прокуратуры: на начало 1993 года было установлено более 280 фамилий репрессированных прокуроров и следователей. Из них 90 были расстреляны. «Чистки» коснулись и руководителей крупных местных предприятий: были приговорены к расстрелу директор и несколько административных работников Курской биофабрики, арестованы директора заводов «Коммунар», сахзавода им. К.Либкнехта, главный агроном Свеклосахартреста, старший инженер Курского Сахтреста. В 1930-ые репрессиям подвергались и церковнослужители: среди них на территории Курска было расстреляно 49 человек.

– Это темная страница нашей истории, — говорит Анатолий Федорович. — Не потому темная, что о ней немного известно — известно как раз много. Никто не знает, сколько фактически человек пострадало от репрессий по всей России. Я видел цифры, которые говорят сами за себя — 66 миллионов человек. Разве можно об этом забыть, разве можно об этом молчать?

Текст и фото: Алина Ярхамова
«Русская планета», Курск, 19 сентября 2014
Tags: воспоминания, города и сёла, жизнь и люди, мифы и мистификации, нравы и мораль, общество и население, память, поколения, регионы, репрессии и цензура, семья, современность, ссср, статистика
Subscribe

promo eto_fake march 28, 2012 00:37 7
Buy for 10 tokens
Large Visitor Globe Поиск по сообществу по комментариям
  • Post a new comment

    Error

    default userpic

    Your reply will be screened

    Your IP address will be recorded 

    When you submit the form an invisible reCAPTCHA check will be performed.
    You must follow the Privacy Policy and Google Terms of use.
  • 7 comments