Валентин САХАРОВ
Смотрят в книгу, видят... — что изволят, то и видят
Проблема Катыни продолжает оставаться одной их важнейших в плане научно-историческом и предельно острой — в политическом. Попытки представить ее «исчерпанной» несостоятельны вследствие недоступности для научной общественности многих архивных документов [1], а также все еще недостаточного исследования доступной их части. Это прежде всего относится к германским и польским документам, проливающим свет на историю фальсификации списков так называемых жертв Катыни. На необходимость более тщательного изучения их автор обращал внимание участников «круглого стола» в Государственной Думе РФ, посвященного проблемам Катыни (19 апреля 2010 года)[2].
В данной статье представлены некоторые новые результаты изучения списков «жертв Катыни», которые дополняют, развивают и усиливают аргументацию против гитлеровско-геббельсовской версии этой человеческой трагедии. ©
Речь идет о содержании записей, составленных при раскопках могил в Катынском лесу. Работы, связанные с извлечением трупов, их обыском, изъятием находившихся при них документов, их описанием, проводила группа служащих полевой полиции под руководством секретаря полиции Восса (Voss). В ходе этих работ, при необходимости, происходило либо «обеспечение» трупов заблаговременно подготовленными документами, бумагами или комплектами их, либо дополнение ими «вещдоков», обнаруженных при трупах. По итогам этой работы составлялись ежедневные (иногда два раза в день) отчеты, которые подписывал Восс[3]. В них фиксировались количество эксгумированных трупов, присвоенные им порядковые номера, биографические данные, а также перечислялись и описывались «вещдоки»: разного рода документы, бумаги (письма, открытки, фото, справки, визитки и т. д.) и личные вещи. Иногда вместо трупа регистрировались отдельные «вещдоки» или их комплекты.
Органы государственной власти Германии, осуществлявшие руководство этой работой, критически относились к этим спискам, признавая их в известной мере сфальсифицированными[6]. Все участники этого политического театра на катыжких могилах прекрасно понимали, что ни о каком опознании на основании исследования самих останков не могло быть и речи. Основой для идентификации (а без нее вся эта фашистская затея «ломаного гроша» не стоила) могли служить только соответствующие документы и бумаги. Их надо было доставать. Из того, что было «под рукой». Что и делалось.
Представители польского Красного Креста (ПКК) допускались только к операциям по складированию изъятых у трупов «вещдоков», их транспортировке (в упакованном и запечатанном виде) в место, где с ними проводилась дальнейшая работа — очистка от грязи (это была последняя стадия работы с ними, к которой допускались поляки). Описание их производилось исключительно представителями германской полиции. Что происходило с документами на этой стадии работы с ними, представители ПКК ничего не знали. Ознакомление со списками, составленными германской стороной, вызвало у руководства ПКК критическое отношение к ним[7].
Составляя свой вариант списка «жертв Катыни»[8], ПКК как мог устранял все, что считал ошибочным (в частности, заменял немецкие названия населенных пунктов, улиц и т. д. и т. п. прежними — польскими), а также устранял или замаскировывал все, что могло указать на фальсификацию документального обеспечения процесса так называемой идентификации (псевдоидентификации) обнаруженных трупов. Но всего не предусмотришь! К тому же германская сторона, судя по поразительной небрежности проводимой работы, и не очень старалась. Расчет в войне все еще строился на победу над СССР, на достижение сепаратного мира с США и Англией, которые, как и поляки, были вполне удовлетворены версией катынской трагедии, предложенной фашистской Германией.
Однако, как известно, история пошла иначе. Поэтому, как была, так и осталась сторона, заинтересованная в установлении истины в этом вопросе! И у нее есть основания поднимать этот вопрос, в том числе и потому, что германская и польская стороны оставили для этого достаточно материала, позволяющего утверждать о фальсификации процесса идентификации трупов, извлеченных из массовых захоронений в Катынском лесу. О том, что различные органы германских властей при участии польского Красного Креста, преодолевая взаимную ненависть, разыграли на этих могилах мерзопакостнейший политический спектакль.
В данной статье мы намерены ознакомить читателей с материалами, зафиксированными в германских списках эксгумированных и идентифицированных в Катыни, а также в польском варианте этих списков, подготовленных ПКК[9]. Речь идет об адресах последнего места жительства расстрелянных в Катынском лесу людей, об адресах корреспондентов, от которых они получали письма, а также об адресах, для отправления на которые корреспонденция ими была подготовлена, но не отправлена. Объяснения требуют факты получения в лагерях НКВД СССР корреспонденции из Германии, в том числе и из еще не созданного шталага, а также из США и Голландии, а также факты обнаружения в катынских могилах трупов людей, проживавших в городах и на улицах, польские названия которых были изменены на немецкие уже после окончания германо-польской войны, во время нахождения польских военнопленных на территории СССР, когда они не могли обзавестись какими-либо документами, фиксирующими изменение адреса своего последнего довоенного места жительства.
В статье использована только та часть имеющегося в списках материала, фиксирующего адреса переписки и место проживания, в которой указаны новые, немецкие, названия городов. За рамками статьи остались все случаи с польским названием городов. Тем не менее основные выводы, базирующиеся, прежде всего, на факте невозможности для военнопленных поляков получать корреспонденцию с польских территорий, оставшихся под контролем Германии, распространяются и на них. Они также распространяются и на достаточно многочисленные случаи отправления корреспонденции из польских городов, отошедших к СССР в сентябре 1939 года, названия которых выполнены так, как они назывались, находясь в составе Польши.
Чтобы лучше понять возникающую здесь проблему, необходимо кратко сказать об организации переписки в лагерях Управления по делам военнопленных НКВД СССР с заграничными адресатами. Этот вопрос специально не исследовался, однако известно, что с германской стороны вся корреспонденция, связанная с военнопленными поляками, жестко контролировалась, в том числе и по вопросу о военнопленных, находившихся в СССР. Даже официальные сношения ПКК с Международным комитетом Красного Креста в Женеве проходили при посредничестве германского Красного Креста. «В такой ситуации польские военнопленные и заключенные в СССР бъли предоставлены сами себе (курсив мой. — В. С.)». Иначе говоря, германская сторона не проявляла заинтересованности в поддержании переписки с ними. Начиная с 20 ноября 1939 года военнопленные получили право получать и отправлять по одному письму в месяц. Документы НКВД СССР свидетельствуют, что связь военнопленных с семьями, проживавшими на польских территориях, отошедших к рейху или вошедших в состав его генерал-губернаторства, поддерживалась при помощи «польского Красного Креста в Варшаве», полностью подконтрольного в этом вопросе германскому Красному Кресту. Из контекста можно понять, что она была односторонней. Этот вывод находит подтверждение в другом документе, содержащем просьбу польских военнопленных офицеров предоставить им «возможность свободного обращения к тому посольству, уполномоченному при Правительстве СССР, которое взяло на себя охрану интересов польских... военнопленных», а также «снестись с Красным Крестом, чтобы дать нам возможность переписки с нашими семьями, пребывающими за границей СССР». Они также жаловались, что «до настоящего времени еще не урегулирована переписка с семьями», и просили «выяснить, пошли ли наши письма на территорию, оккупированную Германией, если нет — дать нам возможность писать при помощи Красного Креста». Иначе говоря, ответа на свои письма, направленные в Германию, они не получали! Возможно, по вине германской стороны. 22 февраля 1940 года руководство УПВ направило Л. П. Берии докладную записку с информацией об этой просьбе и просило его указаний...[10] Заканчивался февраль, военнопленные поляки из-за границы писем не получали. Начинался март, когда переписка была запрещена вообще.
Обращает на себя внимание география этих адресов. Как правило, это крупнейшие города. В абсолютном большинстве они находились на территории Польши, оккупированной Германией в сентябре 1939-го и вошедшей в состав рейха в октябре того же года, отдельные (Варшава) — на территории генерал-губернаторства, созданного в октябре 1939-го, а также на территории СССР, оккупированной Германией лишь в 1941 году (Lwow — Львов — Lemberg). Установить точное время переименования упомянутых в адресах городов (и улиц в них), вошедших в состав Германии, на доступном автору материале не удается. Известно, однако, что на бывших польских территориях, отошедших к рейху, процесс начался спустя некоторое время после образования 26 октября 1939 года генерал-губернаторства в соответствии с приказом рейхсканцлера Гитлера от 12 октября и растянулся на несколько лет. В Западной Пруссии, например, начало стихийного («дикого») онемечивания названий городов было положено лишь 29 декабря 1939 года, переименование улиц относится к более позднему времени[11].
Для нашей темы эта проблема переименования важна потому, что в списках эксгумированных и идентифицированных в Катыни названия городов, отошедших к рейху, встречаются в разных вариантах: в первом случае — исключительно в немецком, а во втором — в польском. Сложнее стоит вопрос об использовании польского («ul.») и немецкого («str.», «strape») слова «улица» — оба слова встречаются как в названии улиц польских городов, вошедших в рейх, так и в состав генерал-губернаторства. Использование новых названий городов было обусловлено политическими причинами, и делалось это несмотря на то, что новые (немецкие) названия могли порождать сомнения по поводу их версии расстрела польских военнопленных органами НКВД СССР. В некоторых случаях (возможно, в соответствии с источником информации) указывалось польское название города, например «Lodz», а не «Litzmannstadt» (см. №№ 551, 934, 1793, 2126, 3197, 3372, 4070), «Lwow», а не «Lemberg» (см № 1824). Это обстоятельство может указывать на то, что полицейские чины из команды Восса добросовестно переписывали все, что видели в документах (или в том, что их заменяло).
К сожалению, сверить зафиксированную в списках информацию о «вещдоках» с подлинными документами и бумагами невозможно, поскольку в конце войны все они были уничтожены[12]. Однако разобраться в этих вопросах помогают датировка, имеющаяся на части корреспонденции, а также дополнительная информация о времени создания документа, изменения названия города, административной единицы, в которой он находился, улицы в нем.
В биографических данных расстрелянных иногда встречается указание на место их проживания («Wohnhaft», «Wohnh.»). Нельзя исключить в ряде случаев действительного существования такой связи, однако есть достаточно аргументов для утверждения, что часто такой связи между эксгумированными трупом и записанными с ним «вещдоками» не было.
Вот эти адреса. Город Позен (в составе рейха; германский «Posen», бывший польский «Poznan»). В официальном германском списке он значится как место проживания Werecki Piotr (№ 710): «Verwaltungssekretar aus Posen» (секретарь управления из Познани). В польском списке этот номер пропущен. В Познани проживал («Wohnhaft in Posen») Bajonski Jan (№ 1484), а также Aksan Nikolaj (№ 1526) — («Wohnhaft: Posen»).
Более точные указания на места проживания в Posen зафиксированы в отношении:
№1515. Rola-Szadkowski Leonhard. («Posen, ul. Strafie d. 27»);
№ 1715. Mielczarski Stanislaw. («Po-sen, ul. Waly-Jagiely 22 m 2»);
№ 1811. Witkowiak Wojciech. («Po-sen, Gorna-Wilda, 13 m 15»);
№ 2027. Buczkowski Waclaw. («Po-sen, ul. Szwajcarka, 29 m 8»);
№ 2433. Ambroziewicz Wlodzimierz. («Posen, ul. 3. Maja 5»);
№ 2540. Majorowicz Antoni. («Posen, ul. Mickiewicza 22»);
№ 2631. Dormanowski Bogdan. («Po-sen, Alte Hetmanska 40/6»);
№ 2679. Dadobnik (?) jozef. («Posen, g. Wilda 28 m 7»);
№ 4059. Raczynski Kazimierz. («Po-sen, ul. Fredry 3»);
№ 2566. Неопознанный. («Posen, ul. Szydlowska 13»);
№ 3986. Неопознанный. В ежедневном (основном) списке Восса место проживания не указано. Информация о нем появляется только в дополнительном списке: «Posen, Matykstr. 53». «Волшебникам» из группы полевой полиции Восса удалось получить эту информацию из одного-единственного «вещдо-ка» — «1 Eintrittskarte fur Wilsonpark in Posen» (1 входной билет в парк Уилсона в Позене). Как это удалось им свершить, к сожалению, навсегда останется одной из бесчисленный тайн Катыни! В польском списке адрес проживания (город, улица, дом) благоразумно опущен, а «обезвреженное» таким образом указание на бесценный «вещдок» сохранено (с использованием польского названия города): «Legit. wst^pu do parku Wilsona w Poznaniu».
Город Бромберг (в составе рейха; германский «Bromberg», бывший польский «Bydgoszcz»). Указание на город Bromberg как на, возможно, место проживания имеется в описании «вещдоков», связанных в списке с трупом № 1006 («Hammer jozef.): «Offz.-Ausweis, Waffenschein, 1 Mitgliedskarte der Res.-Offz., Bromberg, 3 Fotos, 1 Zettel mit Offiziersnamen»). В Бромберге (Bromberg) проживал также Kuminek, Henryk, Bruno (№ 3313). По адресу «Bromberg, Danziger Str. 57» проживал Gadomski Tadeusz (№ 1037), а недалеко от него («Bromberg, Danziger Str. 1») — Dobak Stanislaw (№ 2250).
Город Гдыня (в составе рейха, германский «Gdingen», с 19 сентября 1939 года — «Gotenhafen», бывший польский «Gdynia») как место проживания выступает в двух случаях: относительно Mrozik, Alisi (№ 2810): «Gdingen S.W. Janska 54/9», а также Wozny, Kazimierz, Henryk (№ 1068): «In Gotenhaven. ul. Swi^tojanska 108».
Город Данциг (в составе рейха, германский «Posen», бывший польский «Gdansk») в этом качестве также назван в двух случаях. Первый — Baranski Tadeusz (№ 2664), проживал по адресу: «Danzig, ul. Chanowskiego 12».
Второй — адрес места жительства Urbaniak Antoni (№ 866) обозначен косвенно: «Angestellter der Staatsbank in Danzig» (служащий государственного банка в Данциге).
Город Лицманштадт (в составе рейха, с 1940 года германский «Litzmannstad», бывший польский «Лодзь»). Здесь по адресу «Litzmannstadt, Narotowicza 48 m 2» проживал Schreer Joachim (№ 678). В списке ПКК этот номер пропущен. Krochmalski Jan (№ 2870) проживал по адресу: Litzmannstadt, Allee uni 18m 32.
Варшава, в отличие от названных выше городов, находилась в генерал-губернаторстве, она не переименовывалась, однако при указании на название улицы в ней используются не только польское слово («ul.»), но и германское «str.». Адрес места жительства ряда эксгумированных представлен следующим образом:
Boldok Tadeusz (№ 211 ) — «Warschau,
Grodzkistraj3e»; Krajewski Roman Wincenty (№ 801) — «Warschau, Platz Invalidow». № 3613 — неопознанный, в основном списке Восса его место проживания не зафиксировано. Оно появилось в дополнительном списке: «Warschau-Marienstadt 3», а в официальном списке получило закрепление. В польском списке упоминание о месте жительства отсутствует.
Особо следует сказать о русском городе Львов с древней и очень сложной историей. Находясь в составе Австро-Венгерской империи, он назывался «Lemberg». В интересующее нас время (1939—1943 годы) он трижды менял название: в Польше — Lwow, в СССР (с сентября 1939-го) — Львов, после занятия города вермахтом (в ночь с 29 на 30 июня 1941 года) и включения его в состав рейха, он был переименован в «Lemberg»[13].
В основном списке Восса № 437 числится как неопознанный, проживавший по адресу: «Lemberg». В дополнительном списке он уже опознан (Markowski Wojсiek), а адрес уточнен: «Lemberg, Betczenska 39», однако в официальном списке эти дополнение и уточнение проигнорированы. В польском списке этот номер пропущен.
№ 797 — Dresdner Robert проживал: «Lemberg, pl. Smolki, 5». Официальный список фиксирует под этим номером труп совсем другого человека — Niezy Josef — с иным набором «вещдоков».
№ 839 — в списке Восса труп числится неопознанным, указание на место проживания отсутствует. Оно появляется в дополнительном списке: «Lemberg, Waskastr.». Однако в официальном германском и польском списках данное уточнение было проигнорировано.
1№ 892 в списке Восса также числится как неопознанный. Среди «ве-щдоков» зафиксировано фото с надписью: «Hanina Gajowska, Lemberg, Zyzyinska 24». № 3875 — Zaworotnik Jur проживал по адресу: Lemberg, ul. Geninga 19. В отношении № 3032 (Krejckowski Stanislaw) «Lemberg» в германских списка, очевидно, указан также как место проживания («Kr^ckowski Stanislaw, Ltn., Lemberg,geb. 1914»).
Community Info