 Советский Военно-Морской флаг на фоне поверженного рейхстага. 1945 |
Немного отвлечемся от полета нашей авиации. Им еще долго лететь.
Тут с нашими кораблями на море приключилась беда. Дело в том, что крейсер «Максим Горький» и три эсминца («Гневный», «Гордый», «Стерегущий») из Отряда легких сил, в ночь на 22-е июня вышли из Усть-Двинска (юг Рижского залива) на боевое задание курсом на север. В это время Отряд минных заградителей и эсминцев под флагом командующего эскадрой КБФ контр-адмирала Д.Д.Вдовиченко начал постановку оборонительного минного заграждения в устье Финского залива. Для прикрытия его от ударов кораблей противника со стороны моря и вышел отряд данных кораблей из-под Риги.
Нашему командованию минами бы закидать фарватеры у ближайших вражеских баз, в том же Мемеле, а они сыпанули их около своей, Таллиннской. Понятное дело, что выполняли установку высокого начальства – защитить свою базу с моря.
А получилось так, о чем сказал выше. Немцы, озаботились нашими проблемами, чуть раньше, 21-го июня, и опередили наши корабли, произведя уже свои минные постановки у нас под носом. Плохо, конечно, что сделали они свое дело по-тихому, поэтому и кончилось все для нас трагично.
А с другой стороны, с чего бы это немцам церемониться-то? Ноту же вручили Молотову. Считай, что Германия уже находилась в состоянии войны. А победителей, как говорят, не судят.
Крейсер «Максим Горький», и один из эсминцев «Гневный», в данной боевой операции, напоролись на немецкие мины, о которых говорилось выше. Так как этот факт был из разряда, отнюдь, не радостных, как и всё то, что было связано с этим делом, военная цензура тех лет, предпочла особо не афишировать данное происшествие.
Поэтому трудно сказать, какие корабли мог увидеть сверху Петр Ильич Хохлов. Дело в том, что один крейсер (из двух на Балтике) из отряда легких сил «Максим Горький» уже с оторванным носом медленно двигался к Таллиннскому рейду. А вот был ли другой крейсер из состава Балтийского флота – «Киров», в данном районе, под вопросом? Может нашему военному ведомству захотелось нарисовать более радостную картину событий на Балтике по первым дням? Хотеть – не вредно. К тому же после войны в палитре «художников» из Воениздата наличествовали, преимущественно, голубые и розовые тона.
Приведу отрывок из книги А.И.Зонина «Верность океану». Очень интересная зарисовка начала войны. Наша «пятая колонна» уже в действии. Обозначила себя, как буек, определяющий границу между своими и чужими.
«Базовый тральщик Т-216 (старший лейтенант Д.Г. Степанов), находясь в дозоре у северной оконечности о. Хиума, обнаружил группу неизвестных кораблей, приближающихся к советским территориальным водам. Повернув на них, Т-216 вынудил катера повернуть на север. На рассвете (22-го июня), получив оповещение о начале войны, Степанов решил осмотреть район, где маневрировали неизвестные корабли, и обнаружил мины. При определении границ минного поля, тральщик поочередно затралил три мины, взорвавшиеся в тралах. В результате взрывов корабль потерял три трала, вышло из строя рулевое управление. Степанов сообщил в штаб о выставленном немцами минном заграждении, но его донесение затерялось и отряд прикрытия вышел в район обнаруженного Степановым минного заграждения, не зная о нем».
Как результат, на минах выставленных противником подорвался и погиб эсминец «Гневный», а упомянутому выше, крейсеру «Максим Горький», оторвало нос. Операция прикрытия была сорвана. К тому же потеряли сразу два боевых корабля. Разве этим можно хвалиться?
Вопрос в другом, о чем автор книги не стал распространяться. Каким образом важное донесение командира тральщика, могло вдруг затеряться в штабе Балтийского флота? Это чистая нелепица. Радиограмма – это же не письмо, которое почтальон забыл принести с почтового отделения. Сообщение с тральщика принято радиослужбой штаба, зафиксировано в журнале приема и по цепочке доложено наверх начальству. Оно не может затеряться! Но на него могут не отреагировать! А это, как понимаете, совсем разные вещи. Кто же, конкретно, в штабе Балтфлота «закрыл глаза» на постановку вражеских мин в нашей оперативной зоне? Выходит, что очень интересно и избирательно работал, в таком случае, морской штаб под командованием контр-адмирала Пантелеева. Кстати, сам Юрий Александрович может немного прояснить существо дела. Вот что он пишет:
«По нашему ходатайству Главный морской штаб разрешил выставить корабельные дозоры в устье Финского залива, в Ирбенском проливе и на подходах ко всем нашим военно-морским базам. До поры до времени они ничего подозрительного в море не обнаружили. 20 и 21 июня тоже было спокойно…»
То есть, надо понимать, что на проявленную инициативу снизу, московское начальство смилостивилось дать «Добро!». Неплохо все это смотрится и читается, зная, что завтра война. Многочисленным, однако, получился дозор из одного тральщика в данном морском регионе. По счастью, у его команды оказалось острое зрение, и они засекли вражеские корабли.
«В 23 часа 37 минут 21 июня поступила депеша из Москвы. Нарком ВМФ адмирал Н.Г.Кузнецов приказал перейти всем флотам на высшую оперативную готовность № 1…
На рассвете командир нашей базы в Либаве М.С.Клевенский доложил: «Бомбы упали на военный городок и в районе аэродрома. Особых повреждений нет».
Помните, сообщение Кузнецова, где он уверял читателя, что особых потерь на Либаве, по первому дню, не было. Обратите, внимание, что данное сообщение просто напросто обрезали. В нем нет сведений о самой базе. Речь идет о близлежащем военном городке и аэродроме. Конечно, хорошо, когда там нет особых повреждений от бомбежки, но к самой базе это не имеет никакого отношения. А вот военный городок наводит на мысли, что Клевенский затронул проблему семей начсостава, которые должны были находиться на его территории. Так что, если телеграмму, иной раз, здорово подсократить, то может получиться, что наши войска уже штурмуют Берлин в конце июня 1941 года, а корабли Балтийского флота блокируют немецкий флот в его гаванях.
И как же донесение Степанова могло вдруг затеряться? Вы не поверите, но с началом войны в штаб флота, оказывается, вдруг хлынул поток информационных сообщений из многих мест. Действительно, кто бы мог предположить подобное? Вероятно, думали, что немцы простоят на границе до 1942-го года.
«Телефоны звонят бесперебойно. Сообщения о силуэтах неизвестных кораблей, перископах подводных лодок, воздушных десантах…
Не поток, а водопад донесений! И все их надо принять, проанализировать, отсеять достоверное от явной несуразицы. И как можно скорее, ибо каждая секунда промедления грозит обернуться потерей сотен и тысяч человеческих жизней».
Представьте себе следующую ситуацию: радиосообщение командира тральщика Т-216 старшего лейтенанта Степанова попало в Оперативный отдел штаба флота, оттуда в руки начальника штаба Балтфлота Пантелеева и как завершающий аккорд, легло на стол командующего Трибуца.
И что, например, мог подумать и высказаться, в таком случае, сам, большой морской начальник Владимир Филиппович?
«Ну, это же явная несуразица, насчет минных постановок в наших водах. Неужели немцы способны на такое? Очень, даже, знаете ли культурная, воспитанная и дисциплинированная нация. Тем более, сами же, как помню, предложили подписать мирный договор в 1939 году. И потом, набросать мин без всякого предупреждения нашего Главного морского штаба? Как такое могло произойти? Просто, не хочется верить, что немцы желают нам плохого. Они очень порядочные люди. Сами страдают от англичан. Вон их, сколько скопилось у наших границ, спасаясь от бомбежек Германии.
Кстати! Как там этот… Степанов? Ничего не напутал с этими минами? Может, случайно забрел в финские территориальные воды? Говорите, даже немного повредил свой корабль? Прямо, беда! Надо что-то с ним делать? Юрий Александрович, голубчик! Разберитесь-ка с этим… злополучным тральщиком. Да. И на всякий случай, подтяните-ка, на нем дисциплинку – построже».
И что? Разве такой разговор не мог произойти на береговом флагманском командном пункте (БФКП) в Таллине? Уважаемый читатель. Вы даже не представляете себе, насколько немцы – «честные» ребята. Об этом чуть ниже.
Только забылись в штабе от данного сообщения с моря, а тут как раз подоспело указание сверху, из Москвы: «Немедленно начать постановку оборонительных минных заграждений по плану прикрытия». Как видите, ни словом не обмолвились из наркомата ВМФ, по поводу Германии, что, та, дескать, что-то нарушила в наших водах. А насчет своих постановок мин, так это такой порядок существует у военных моряков. Если Главный морской штаб из Москвы приказывает, то надо обязательно постараться выполнить данное поручение. Поэтому, волею не волей, а на Балтийском флоте отдается нужное приказание.
Пантелеев вспоминает:
«Ночью командующий эскадрой Вдовиченко вывел в море свои корабли, нагруженные минами. Они ставили заграждение в устье Финского залива. Более трех с половиною тысяч мин перекрыли путь врагу».
Об оперативной группе из четырех наших кораблей (крейсер «Максим Горький» и три эсминца) из отряда легких сил расположенных в Усть-Двинске, и шедших на прикрытие, ему, видимо, предложили забыть в воспоминаниях.
А по жизни, когда доложили в штаб флота о подрыве двух кораблей на минах, как Трибуц мог отреагировать? Вполне вероятно, что мог выразиться и так:
«Юрий Александрович! Помнится, кто-то, что-то, о каких-то минных поставках нам сообщал? …Никак не могу вспомнить командира тральщика. Кажется, он как-то путано указывал нам совсем другое место. Не правда ли? Поэтому, мы его сообщение тогда и отложили в сторону. … Нет, что вы! Не надо разыскивать радиограмму! «Гневному» уже не поможешь, а с «Максимом Горьким» постараемся, что-нибудь придумать…
Знаете что? Отправьте-ка его корабельщикам в Ленинград. Пусть сами решат, что с ним делать? ... Даже, хорошо, что так получилось! ... Нет, нет! Вы меня не правильно поняли. Я в том смысле, что с крейсером могло произойти и более худшее. Кстати, пожалуйста, выделите для него солидное боевое охранение. А то, если, вдруг, случайно утонет, шума не оберешься».
Вполне возможно, что аналогичные разговоры имели место, ведь, по нашей жизни всё, что угодно, могло произойти. Если посмотреть, как подделывали документы, искажали воспоминания участников войны, то понимаешь, что у хрущевцев и их подельников, не было ничего святого за душой.
Что там еще «припомнил» в воспоминаниях Юрий Александрович?
« Прибыл начальник разведки, наш всеобщий любимец подполковник Н.С.Фрумкин. Сообщил, что фашистское радио открыто объявило о минировании моря между островом Эланд и портом Мемель (Клайпеда). Капитан-лейтенант Лукьянченков тут же нанес данные на карту, покачал головой:
– Получается, всю южную часть Балтики перекрыли. Не может быть! Очередная фашистская липа!
(А зачем же фашистскую «липу» нанес на карту? – В.М.)
– Нет, – возразил начальник оперативного отдела капитан 1-го ранга Г.Е. Пилиповский, – это похоже на правду. Немцы пойдут на все, чтобы задержать развертывание наших подводных лодок в этом районе.
(Что-то не заметил остроты ума у данного начальника. – В.М.)
Да, так оно и было. Фашисты поставили здесь три тысячи триста мин и минных защитников. И все-таки они не смогли воспрепятствовать развертыванию советских подводных лодок».
Если уж, кто любимец, то им, непременно, должен стать начальник разведывательного отдела флота. Всегда со свежим анекдотом от противника. Правда, в документах о КБФ указано, что данным начальником был капитан 2-го ранга А.А.Филипповский, но, пусть тогда, Фрумкин будет его заместителем. А случайно, данный подполковник, не принес ли радиоперехват немецкого или, как в Севастополе, английского радио о предполагаемом нападении Германии? Судя по сообщению Пантелеева, служба радистов при штабе не дремала, коли выудила из эфира сведения о минных поставках противника?
Если, кто из читателей, верит в честность намерений немцев, то в штабе КБФ нашел бы себе подходящую компанию. Те, по данному поводу, ничуточки не сомневались. Более того, офицер Оперативного отдела сразу нанес обстановку (сообщение немцев) на карту.
Получается, если не верить немцам, то кому же тогда прикажите верить? Неужели старшему лейтенанту Степанову, который, дескать, обнаружил в море какие-то мины? Немцы же по-русски объяснили, где выставили мины и просят воздержаться от проникновения в данные районы моря наших кораблей. Даже указали количество мин, если Пантелеев сообщает такие подробности. Обратили внимание, какое тесное сотрудничество с противником. Те, нашему руководству сообщили, что более трех тысяч мин вывалили в море. И нашим, в адмиральских фуражках, не с руки отставать. Тоже, три с половиной тысячи притопили. Правда, Пантелеев не пояснил читателям, дал ли он Фрумкину указание, чтоб тот немцев оповестил о наших минных постановках: когда, где и сколько?
Теперь становится понятным, почему подводника П.Д.Грищенко с товарищами не отправили к Мемелю и к другим вражеским объектам на побережье Германии. Видимо, таким образом, «оберегалась» жизнь советских моряков! А мы так плохо о них, штабных из Балтфлота, подумали. Надо, наверное, о дополнительных орденах похлопотать для этой группы товарищей из штаба флота. В принципе, объединенная Германия, вполне может озаботиться наградой бывшему командованию КБФ – медалью «За честные отношения с противником» и почетной грамотой «За доверчивость и искреннюю веру в Третий рейх».
Конечно, плохо, когда немцы 21-го июня набросали нам мин на фарватерах. И это еще терпимо. Всегда можно оправдаться ссылкой на коварство врага. Но как отнестись вот к такому сообщению?
(В.С.Татарский "Внимание - мины". Журнал "Морской вестник"№ 2 за 2010 год. http://www.kliper 2.ru/archives)
«Самым первым действием немецкого флота на морских театрах войны была попытка блокировать корабли противника в базах, связать их боевые действия массовыми постановками неконтактных магнитных мин.
На Балтике еще с ночи на 18 июня 1941 года, немецкие корабли, базировавшиеся в Пилау, приступили к установке минных заграждений, значительную долю которых составляли магнитные мины. В ночь на 22-е июня, за несколько часов до начата войны, немцы выставили магнитные мины по линии Тахкуна – о. Эре. Той же ночью их авиация сбросила магнитные мины па подходах к Кронштадту».
Как вам читатель, смотрится дата 18 июня? Ведь, именно, в этот день первоначально была отдана Директива о полной боевой готовности армии и флота. А затем со Сталиным произошло что-то «непонятное», в результате чего он, таинственно исчез из Кремля на неделю. И Директива свернулась, что вполне можно охарактеризовать, по сути, как элементарной подставой врагу. Не отсюда ли и активность немцев на Балтике: выставление мин на линии Тахкуна – о. Эре. Это ведь меридиан Моонзундских островов, западнее Таллина. Своего рода завершающий этап врага в военной операции по постановке мин.
А когда сподобилось наше начальство КБФ выслать дозоры в море? В ночь на 22-е июня, когда, практически, немцы свое черное дело сделали. Да и то, как видел читатель, к сообщению с одинокого тральщика Т-216, отнеслись наплевательски. А после войны высокое морское начальство рубахи рвало на груди, доказывая верность Отчизне и воинской присяге.
Да, но можно ли все это приведенное выше, назвать обороной морских рубежей Родины?
Когда ранее, приводил дневниковые записи Ф.Гальдера по первому дню войны, то у него там есть и описание «бездействия» нашего флотского руководства. Оно, как раз будет к месту.
«Можно ожидать еще большего влияния элемента внезапности на дальнейший ход событий в результате быстрого продвижения наших подвижных частей, для чего в настоящее время всюду есть полная возможность.
Военно-морское командование (немецкое, разумеется. – В.М.) также сообщает о том, что противник, видимо, застигнут врасплох. За последние дни (перед началом войны! – В.М.) он совершенно пассивно наблюдал за всеми проводившимися нами мероприятиями и теперь сосредотачивает свои военно-морские силы в портах, очевидно опасаясь мин».
Обратите, внимание! Это ведь перевод. И если такое проскочило в печать, то какую же дать оценку нашему морскому командованию? Немцы же, точно, знали про наше пассивное состояние. Поэтому и отгружали нам свои морские мины в полном объеме.
И как же в таком случае нашим адмиралам оправдать свое «пассивное» состояние? Как видите, приходиться выкручиваться и, как всегда, лгать, прикрываясь немецкой неожиданностью.
Но возвращаемся к событиям под Либавой. А как там, у Пантелеева описаны обстоятельства обороны военно-морской базы? Не забыл ли те, военные годы?
«Стало очевидно, что Либава окружена. Вскоре это подтвердил М.С.Клевенский, кратко сообщив по радио, что база уже находится под вражеским обстрелом. Части 67-й стрелковой дивизии обороняются на окраине города…
Всю ночь мы пытались уточнить обстановку под Либавой. Начальник связи флота полковник М.А. Зернов, обычно спокойный, невозмутимый, нервничает, поминутно вытирает платком вспотевший лоб. Ему достается больше всех. Вдруг вижу: он бежит с листком в руке. Впопыхах чуть не сбил меня с ног».
Вон как усердно бежал к начальнику штаба флагманский связист полковник Зернов, торопясь обрадовать радиосообщением о Либаве. Не затерялось, однако, в ворохе донесений. Если штаб отправил тральщик Т-216 в дозор, то неужели Оперативный отдел не следил за кораблем, находящимся на боевом задании?
Как видите, по другому случаю, вместе, и начальник штаба, и начальник связи спешили к командующему. Один – доложить о выполнении задания: наконец-то, связь получена, другой – за решением, которое примет Трибуц.
Мы вместе влетели в кабинет командующего. Трибуц пробежал глазами телеграмму.
– Час от часу не легче!... – Тут же взялся за телефонную трубку прямой связи с командующим авиацией флота и коротко сказал: – Сейчас же приезжайте на КП!
Телеграмма была из Риги. Трайнин сообщал, что от Клевенского получено донесение: в четырнадцати километрах севернее Павилосте противник высаживает десант. Крайне необходима помощь нашей авиации.
На выяснения и уточнения не оставалось времени, надо было действовать. Двадцать восемь наших самолетов СБ поднялись в воздух».
Ну, морскому генералу не стыдно ошибиться, и в обозначении самолетов, и в их количестве: не корабли же. Удивляет быстрота принятия решения. То есть, как это не надо выяснять обстоятельства и уточнять суть дела? А как же формулировали боевую задачу военно-воздушным силам флота под командованием генерал-майора В.В.Ермаченко? Или летным, штабным, тоже, было все по барабану, куда отправлять бомбардировщики, и что бомбить?
Странно, не только в этом: в одном месте начальство преувеличивает, в другом – преуменьшает. Или уже отвыкли говорить правду?
О Трайнине и Клевенском мы упоминали выше. Но, хочу подметить такую деталь. Трайнин сообщал не из Риги, а из Усть-Двинска, базы военных кораблей расположенной под Ригой. Но об этом Пантелеев не стал распространяться. Вопрос в другом. Прибалтийская ВМФ, такое же паразитное звено в системе управления, как и Главные командования. Назначенному в впопыхах командующему базой Клевенскому вместо прямого сообщения в штаб Балтфлота в Таллин, теперь требовалось докладывать командующему Прибалтийской ВМФ Трайнину в Усть-Двинск. А уже затем, тот продублирует данное сообщение из Либавы в штаб КБФ. В условиях войны это был запрограммированный хаос в управлении. О чем говорил и раньше.
А сейчас возвращаемся к штурману Хохлову, которого мы оставили в кабине бомбардировщика ИЛ- 4 (ДБ -3Ф) летящего к Либаве.
Продолжим следить за рассказом Петра Ильича:
«Тем временем позади нас остался Ирбенский пролив. Мы — в море. Берем курс в расчетный район. Но нигде не видно вражеского десанта.
— А кто обнаружил этот десант? — спрашиваю я командира. — Наши ли самолеты-разведчики, корабли флота, или такое донесение поступило от агентурной разведки? У кого можно уточнить, где вражеский десант?
И здесь загадка. А дополнительной информации по радио не поступает».
Надо полагать, что запросили свой штаб, но оттуда, видимо, не последовало никаких вразумительных, ни уточнений, ни разъяснений. Откуда им взяться, если сам Пантелеев сказал, что на подобные дела, просто не хватило времени. А где ему, времени, взяться, если прошло несколько дней, когда Клевенский озаботился своею просьбой. За КБФ, тоже начальство надзирало, сидя в Ленинграде. Поэтому и полетели самолеты бомбардировочной авиации, лишь, 24-го июня. А ведь сражающаяся Либава, разумеется, требовала срочной помощи. Неплохо смотрелась бы сверху бомбежка передовых немецких частей на подступах к городу и базе. Но чему не суждено было быть, того и не произошло.
«К счастью, видимость над морем отличная, и мы занялись поиском. Летим большой массой самолетов по значительному квадрату, с каждым заходом увеличиваем его. Уже более сорока минут продолжаем поиск, а результатов никаких».
Это где же в 35-и км севернее Либавы был выброшен десант? Уже кружились, видимо, над самой Либавой, если летали по значительному квадрату. Видно же было, что там творилось внизу. Но как всегда большое «НО».
В оправдание Петра Ильича можно сказать, что, примерно 24 июня, наступающие немцы окружили Либаву с севера, с выходом к морю. Но это, как понимаете, никакого отношения к десанту не имеет. Получается довольно путаное дело.
«Наконец поступает команда полковника Преображенского — выходить на запасную цель. Полки, не меняя боевого порядка, берут курс на Мемель.
Начались доклады командиров о наличии топлива в самолетах. Хватит ли его после удара по запасной цели для возвращения на свой аэродром? Сопоставив поступившие сообщения, Федоров принимает решение: посадку производить на промежуточном аэродроме — Пярну. Такая же команда последовала от полковника Преображенского экипажам 57-го полка.
Итак, цель — Мемель. Стрелок-радист старшина Казунов докладывает командиру:
— С самолета-разведчика принято донесение: в порту Мемель с двух больших транспортов разгружается на причалы военная техника.
— Тем лучше, — отвечает Федоров и передает экипажам:
— Бомбоудары наносить по транспортам в порту и по местам разгрузки техники.
— А что делать с высотными торпедами, если не окажется морской цели? — запрашивает флагмана командир четвертой эскадрильи К.Е. Беляев.
— Что предлагает штурман? — адресует мне этот вопрос Федоров.
— Предлагаю сбрасывать торпеды на те же транспорты и портовые сооружения, — отвечаю я и уточняю: – При ударе о причал или о палубу корабля высотная торпеда непременно взорвется и сделает свое дело.
— Бросать торпеды вместе с бомбами, — отвечает Федоров Беляеву».
Не может быть, чтоб пролетая рядом с Либавской базой, не заметили дымы сражений. Вполне, ведь, могли связаться со штабом флота и донести обстановку. Почему же штабное начальство приказало выполнять поставленную перед полком второстепенную задачу: бомбежка по запасной цели – вражескому порту Мемель?
«Над морем по-прежнему безоблачно. Серебрятся в лучах солнца гребни волн. Наша высота 3000 метров. Летим курсом 90 градусов. По расчету через десять минут будем над целью. Дистанции и интервалы в боевых порядках эскадрилий и в полку в целом сократились. И вот на горизонте Мемель.
Зенитная артиллерия противника открыла интенсивный огонь. Но разве может она удержать нашу воздушную армаду! На причалах и в зоне портовых сооружений уже взметнулись ввысь языки огня, столбы дыма.
Ветер дует с моря, и это нам кстати. Черная дымовая завеса заволакивает город, а порт, его причалы, сооружения видны как на ладони. Отчетливо просматриваются все цели. Нам хорошо виден горящий транспорт, видны очаги пожаров среди портовых сооружений.
Сотни бомб, сброшенных с самолетов 57-го полка, уже сделали свое дело. Но теперь накатываются на порт волны бомбардировщиков и торпедоносцев 1-го МТАП.
(Не хилое количество авиации задействовали против вражеской базы. Своим в поддержку Либавы ничего не досталось. – В.М.)
С флагманского корабля я замечаю еще нетронутые цели. Самая важная — это левый причал. У его стенки возвышается большой транспорт, а невдалеке корабль типа сторожевика. Вот наши цели. На них и навожу самолет. А за флагманским, как и было условлено, идут все эскадрильи полка. По сигналу ведущих самолеты, один за другим, наносят бомбоудары. Три эскадрильи бомбардировщиков обрушивают бомбовый груз на транспорт и военный корабль, и обе эти цели буквально на глазах исчезают под водой возле разрушенных взрывами причалов.
Остается теперь выбрать удачную цель для эскадрильи капитана Беляева. Ведь на борту ее самолетов помимо бомб еще и высотные торпеды, а их надо спускать на парашютах.
— Нацеливайтесь на портовые сооружения, — еще раз передаем мы с флагманского корабля.
Две торпеды не долетают до причалов, приводняются вблизи них в бухте и не срабатывают, просто зарываются в грунт. Зато остальные, сброшенные вместе с бомбами, ложатся с большой точностью среди портовых сооружений, подымая в воздух краны, разметая находящуюся вокруг них военную технику.
Бомбардировка Мемельского порта закончена. Задача выполнена, можно сказать, блестяще. Цель эта оказалась весьма важной(?!) в планах нашего командования. В результате массированного налета противник потерял два крупных транспорта с боевой техникой, сторожевой корабль. Оказались выведенными из строя сложные портовые сооружения, разрушены причалы вместе с находящейся на них военной техникой.
И все это далось нам без каких-либо потерь. Все 70 самолетов уцелели от зенитного огня, ни один из них не получил сколько-нибудь серьезных повреждений. А истребители противника по каким-то причинам так и не появлялись».
Понятное дело, что те были заняты прикрытием своей бомбардировочной авиации, которая расчищала путь немецкой пехоте к Либаве, а заодно, подавляла сопротивление защитников базы. И про немцев, по войне, тоже можно сказать словами Козьмы Пруткова: «Нельзя, объять необъятное». Но они-то, хоть, преследовали определенную цель. А какая задача ставилось, вообще, нашим войскам? Ведь, по началу войны военная доктрина Красной армии была сформулирована таким образом: «активная оборона». Это уже в последующем военный официоз принял установку партии: освещать события войны по-другому. Дескать, войскам была поставлена задача «жесткой обороны». Глядя на эпизод с Либавской базой трудно найти отголоски как той, первой установки – активной обороны, так и другой, послевоенной. По тому как большими кругами ходили два полка бомбардировочной авиации не найдя поставленной перед ними цели, поневоле задашься вопросом: «А был ли мальчик, в этом деле»? Покружили, покружили – и с песней полетели бомбить Мемель. Между прочим, как пояснил Хохлов, – запасную цель. А может она и была основной? Это потом, после войны «подрисовали», что начальство было, в какой-то мере, обеспокоено Либавой, да летчики, почему-то цель не нашли. А так, как всегда – все хорошо, прекрасная маркиза! Даже, два транспорта потопили в порту. Пора немцам сдаваться!
«Окрыленные боевой удачей, авиационные полки отходили от Мемеля. Самого города с высоты полета не было видно — его плотно покрывало облако непроглядно-черного дыма. И только виднелись огромные языки пламени в морском порту…».
Community Info