 Новиков Александр Александрович, генерал-лейтенант авиации. 24.06.1945 |
В данном же случае, для нас важно, как заговорщики из Ставки втягивали в орбиту войны страны-сателлиты Германии и давали им дипломатический, а что еще важнее, и моральный повод для начала войны.
Хочу предложить вниманию читателя отрывок из работы Тимура Музаева «В колее конфликта» (http://www.hist.ru/finlan.html).
«Запланировав участие финских войск в войне против Советского Союза, представители германского руководства со второй половины мая 1941 г. стали прощупывать почву в Хельсинки. И здесь немцев ожидал неприятный сюрприз:
финны не желали участвовать в войне. 20 мая президент Р.Рюти заявил представителю Гитлера К.Шнурре, что “хотя Московский мир и саднит”, Финляндия ни при каких обстоятельствах не будет участвовать в наступательной войне против СССР, а также “не желает вмешиваться в вооруженное выяснение отношений между великими державами”. Лишь в случае нападения советских войск на Финляндию, – отметил президент, финская армия вступит в войну. “Естественно, мы будем очень рады, если получим помощь извне в этой оборонительной войне”, - подчеркнул глава финского государства. Более того, в ходе переговоров немецкой и финской военных делегаций в мае-июне 1941 года, финская сторона отвергла все предложения германского Генштаба о совместном наступлении на советскую территорию и согласилась лишь на операции в области Петсамо, принадлежавшей Финляндии. Не случайно немецкая сторона оценила итоги переговоров как “неудовлетворительные”: финны отказались участвовать в войне.
9 июня 1941 г. Р.Рюти на заседании Госсовета Финляндии сформулировал позицию, избранную финским руководством. “Германия является ныне единственной страной, способной разгромить или, по крайней мере, существенно ослабить России, - заявил президент. - Максимально возможное ослабление России - условие нашего спасения. Если Россия выиграет войну, наше положение станет сложным, даже безнадежным... Таким образом, как бы это ужасно ни звучало, мы должны желать возникновения войны между Германией и Россией, рассчитывая при этом на то, что сами сможем остаться за ее пределами”.
Маннергейм и Гитлер в ставке фюрера под Растенбургом (Rastenburg), 27 июня 1942 года
Несмотря на уговоры Гитлера, финны не хотели участвовать в нападении на СССР.
Только бомбардировка советской авиации финских городов заставила Хельсинки вступить в войну
В этом случае, трудно давать комментарии, по поводу таких вот высказываний. Но надо! У президента Р.Рюти, во время выступления на заседании Госсовета, видимо, полушария головного мозга решили поменяться местами. Вдумайтесь, в смысл, сказанного президентом Финляндии. Если, Германия является, как он утверждает, единственной страной способной разгромить наш Советский Союз, то спрашивается, зачем же финнам, вмешиваться в этот конфликт. Одержит Германия победу, ну, и дай ей бог здоровья! Чего же еще желать? Однако он тут же приводит довод, начисто опровергающий его же собственное высказывание: «Если Россия выиграет войну, наше положение станет сложным, даже безнадежным...». А как же Германия, которая заведомо разгромит Россию? Уже забыл! Вот так обрабатывается послушное большинство: запоминают, как правило, сказанное в конце. Почти по Штирлицу. Но, к счастью, не у всех в Финляндии происходил «вывих мозгов». Все те, кто «наелся по полной программе» в Зимней войне, воевать с нашей страной не собирались ни под каким предлогом. Отсюда и решение правительства. Это те, кто хотел погреть руки на огне войны, жаждали втравить Финляндию в новую войну и, президент Р.Рюти, видимо, был в их числе. Плюс ко всему и наши заговорщики, чтобы не забыть.
«Итак, руководство Финляндии, сознавая свою зависимость от германских гарантий, тем не менее, не согласилось участвовать в нападении на Советский Союз и решило сохранить нейтралитет.
13 июня парламент Финляндии поддержал курс правительства. Не только реваншисты, мечтавшие о мести за Зимнюю войну и унижения Московского мира, но и левые фракции, в том числе социал-демократы, ненавидевшие Гитлера и категорически выступавшие против милитаризма и реваншизма, согласились с необходимостью союза с Германией при условии, что финская армия не будет участвовать в нападении на СССР. “Следует исходить из того, - заявил председатель социал-демократической партии Вяйнё Таннер 19 июня на совещании социал-демократов, представителей профсоюзов и рабочих организаций Финляндии, – что наши войска будут использованы лишь для обороны страны, но не для наступательных действий. Не следует также оказывать помощь нападающему”.
20 июня президент Р.Рюти обещал депутатам социал-демократической фракции парламента, что финские войска не будут использованы для нападения на Советский Союз.
Таким образом, общественность Финляндии была в курсе внешнеполитических планов правительства и полностью поддерживала вынужденную политику сближения с Германией, сознавая, что единственной альтернативой этому курсу является советская оккупация.
В день нападения Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года финское правительство заявило о нейтралитете Финляндии. В тот же день посол СССР в Хельсинки Павел Орлов заверил, что советское правительство уважает нейтралитет Финляндии».
А наши заговорщики 22 июня, буквально, вложили в уста Вячеслава Михайловича слова об артиллерийском обстреле с финляндской стороны. Видимо, очень «жаждали» повоевать с Финляндией еще разок?
«24 июня нейтральный статус Финляндии признали Германия, Британия и Швеция. А ранним утром следующего дня 18 финских городов и селений подверглись массированной бомбардировке советской авиации. По данным советских источников, в нападении участвовали 236 бомбардировщиков и 224 истребителя.
Состоявшиеся воздушные налеты против нашей страны, бомбардировки незащищенных городов, убийства мирных жителей - все это яснее, чем какие-либо дипломатические оценки показали, каково отношение Советского Союза к Финляндии. Это – война”, – заявил депутатам парламента премьер-министр Финляндии Юкко Рангель. Вечером 25 июня финский парламент признал, что Финляндия находится в состоянии войны с Советским Союзом».
Все же наши заговорщики добились своего. Еще одним противником у нашей страны стало больше, а, следовательно, и крови наши солдаты прольют больше. Как всегда, сторонники демократии в России, все жертвы «повесят» на Иосифа Виссарионовича, чтоб им, пусто было! А дальше, события по войне станут усугубляться для нашей страны, как катящийся снежный ком. После бомбардировки Финляндии советской авиацией, «нейтральная» Швеция 26 июня 1941 года, предоставит свою территорию для транзита немецких войск в северную часть Финляндии, к советской границе. Такими вот окажутся последствия «коврового» бомбометания северной соседки. Кстати, сделал ли Новиков, хоть один боевой вылет за всю войну и, против Финляндии, в частности?
Но не хочется закрывать такую скользкую тему о Финляндии с ее довольно «необычным» вступлении в войну против нашей страны. Ведь, по большому счету она не очень хотела воевать, как читатель понял из прочитанной выше работы Т.Музаева. Но втянули в военный конфликт. Нашлись силы, как с одной, так и с другой стороны. В свете изложенного, хочу предложить читателю один занятный эпизод из мемуаров человека, с немалыми звездами на погонах.
Слово предоставляется адмиралу Николаю Михайловичу Харламову. В самом начале войны он был в должности начальника управления боевой подготовки в Главном морском штабе, и вот какая с ним приключилась история, в которой замешаны многие наши, ранее упомянутые «герои».
«Июль (1941 года) в Москве стоял жаркий. Даже ночью было душно. В одну из таких ночей я и дежурил в штабе, когда задребезжал телефон.
— Говорит дежурный Наркомата обороны, — раздался голос в трубке. — Вас срочно вызывает маршал Тимошенко.
К Наркому обороны меня вызывали в первый раз. Зачем я ему мог понадобиться? По какому вопросу? Интуиция подсказывала, что речь может пойти о положении в районе Мурманска, и я на всякий случай прихватил с собой кое-какие документы, относящиеся к тамошней обстановке».
Снова старая песня на новый лад. Харламова вызывали в Ставку к Тимошенко, но как всегда, Ставка и Тимошенко, вызывают зубную боль у редакторов. Убрать! Кроме того, встречаются случаи в ряде мемуаров, когда редактора умышленно меняли месяц июнь на июль, и наоборот. Но, может быть, это намеренно сделал и сам Харламов, чтобы «замаскировать» данный эпизод.
А интуиция, вообще, вещь необходимая человеку, но она у Николая Михайловича, почему-то работала избирательно (видимо, нельзя иначе), о чем читатель узнает ниже.
«В приемной я увидел начальника разведывательного управления Генштаба генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова.
— Вы зачем здесь? — поинтересовался Филипп Иванович.
— Прошу трудных вопросов не задавать, — отшутился я.
Голиков пожал плечами. Мы еще некоторое время молча ходили по приемной. Наконец нас пригласили к Наркому.
К моему удивлению, в кабинете находились почти все члены Политбюро ЦК во главе с И. В. Сталиным, а также начальник Генерального штаба. Видимо, перед нашим приходом тут происходил серьезный разговор».
Вообще, честно говоря, данные товарищи редко ведут несерьезные разговоры. Ведь, в их руках находится судьба страны. Но что это вдруг, их как магнитом притянуло в Наркомат обороны, то есть, на тот момент в Ставку? А серьезный разговор, это случайно, ни разговор на повышенных тонах?
«Сталин, покуривая трубку, неторопливо ходил по кабинету. В небольшой смежной комнате напротив входа располагалась переговорная. В ней стоял генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин, заместитель начальника Генерального штаба. Постукивая рычагом телефона, он то и дело повторял:
— Алло! Алло! Полное лицо генерала было красным, вспотевшим, и он вытирал его носовым платком».
Ай, ай! Какая неприятность. Нет связи с войсками. Что-то знакомое нам уже встречалось ранее, по Западному фронту. А как же Наркомат обороны (то есть, Ставка), в таком случае, функционирует? И за всем этим безобразием, к тому же, наблюдают прибывшие сюда члены Политбюро и правительства. То-то, Ватутин покраснел от волнения. Наверное, вставили фитиль?
«Сталин остановился напротив нас и попросил генерала Голикова доложить о численном составе войск противника на мурманском направлении. Тот развернул на столе карту и, водя по ней указкой, сделал короткое, четкое сообщение.
— Так... Ясно... — проговорил Сталин. — А где находятся наши войска? — спросил он Голикова.
— Этого я не знаю, товарищ Сталин. Мне сводку не докладывают».
Вас не удивило, читатель, что Сталин спрашивает об обстановке на фронте Голикова, а не присутствующих здесь начальника Генерального штаба Жукова и, пытающегося дозвониться по телефону, его заместителя Ватутина?
Как будет понято в дальнейшем из рассказа Харламова, Сталину, видимо, ранее были представлены данные, которые рисовали угрожающее положение на Мурманском направлении, да и на Кандалакшском, тоже. Одним словом, была представлена удручающая картина на Севере, в полосе действия нашей 14-й армии. Информация исходила из Наркомата обороны (Ставки), поскольку здесь были Тимошенко, Жуков и Ватутин. С этой троицей мы были знакомы не по одной странице, ранее.
Видимо, Наркоматом обороны было принято какое-то решение, вызвавшее беспокойство у руководства страны. У Сталина, надо полагать, возникли сомнения, и он потребовал дополнительных и уточняющих сведений, но уже, как видит читатель, через Разведуправление Генштаба и наркомат ВМФ. Почему? – станет понятным позже.
Положение немецких войск ему предоставил Ф.И.Голиков, как начальник Разведуправления, а уточняющие сведения о наших войсках и флоте, должен был, по всей видимости, предоставить Харламов, как работник Главного морского штаба.
Все это, вроде бы, так вырисовывается из рассказа Николая Михайловича. Но, с чего бы это вдруг у Сталина и членов Политбюро (жаль Харламов не привел, ни одну фамилию) возник такой жгучий интерес к дислокации войск, как наших, так и немецких, именно на Севере? Харламов указывает, что партийцы, почти в полном составе прибыли в Наркомат обороны. К тому же, почему для уточнения, вызвали не наркома Кузнецова, а его подчиненного? Не потому ли, что нарком Кузнецов, входил в состав злополучной Ставки, а Харламов, по всей видимости, – нет?
«Сталин повернулся ко мне:
— Ну, а что скажете вы, товарищ Харламов? Ведь моряки в первую очередь должны быть заинтересованы в положении дел под Мурманском.
По счастливому стечению обстоятельств я довольно подробно знал обстановку в этом районе. И в частности, состояние тех двух дивизий, которые сражались против корпуса Дитля. Дело в том, что часа за два до вызова к Наркому я разговаривал с командующим Северным флотом контр-адмиралом А. Г. Головко и с командующим 14-й армией генерал-лейтенантом В. А. Фроловым. Из этих бесед мне было известно, что войска армии ведут тяжелые бои, но удерживают рубежи обороны. Я доложил Сталину о своем разговоре с командующими.
— А как вы с ними соединились?
— По обычному телефону.
— Вы убеждены, что разговаривали именно с Фроловым?
— Так точно, товарищ Сталин. Я знаком с ним лично и хорошо знаю его голос.
Действительно, с Валерианом Александровичем Фроловым я встречался неоднократно, в том числе на Севере во время инспекционных поездок». Это был еще сравнительно молодой, энергичный генерал. Плотный, невысокого роста, он производил впечатление знающего, толкового и распорядительного военачальника».
Харламов накануне войны был с инспекцией на флотах, и на Северном, тоже, поэтому так хорошо знал местное начальство. Видимо, Сталину с товарищами из Политбюро, военные из Наркомата обороны пояснили, что связи с Северной группировкой войск нет, поэтому сообщение Николая Михайловича и потребовало уточнения. Он и доложил прибывшим товарищам всё, что знал об обстановке в 14-й армии.
— А кто вас соединил? — продолжал допытываться Сталин.
— Начальник связи Военно-Морского Флота Гаврилов.
Не знаю почему, но у начальника Генштаба генерала армии Г. К. Жукова мой доклад вызвал скептическое отношение. Возможно, он располагал иными сведениями».
Жуков вводил в заблуждение руководство страны, и в первую очередь, Сталина. Это мягко сказано – «иные сведения». Расхождение в данных о положении войск попахивало явной дезинформацией, со стороны работников Наркомата обороны. Но с какой целью это было сделано? Однако, смотрите, как Жуков активно проталкивает свою идею, пытаясь притопить Николая Михайловича с его сообщением.
«— Не может этого быть, товарищ Сталин. Адмирал что-то напутал.
— Я докладываю, что мне известно.
Возникла пауза. Генерал Ватутин продолжал твердить свое «Алло! Алло!», все время постукивая по рычагу телефона. Сталин молчал, снова прохаживаясь по кабинету».
Да, Сталин оказался в сложном положении. Но он не был в состоянии человека, колеблющегося в своих чувствах: кому верить? Иначе бы не вызвал Харламова. Нужна была связь с 14-й армией, которая подтвердила бы его сомнения в неискренности Жукова и данной компании военных. Но, связи, как видите, в Наркомате обороны не было. К тому же, не Сталину ли знать, кем был Жуков в действительности? Только поддержка высоких партийных верхов, таких как Хрущев, позволяла «выдающемуся стратегу» всегда находиться на поверхности при всяких, казалось бы, гибельных для него ситуациях. Вот и сейчас, глазом не моргнув, врал Сталину и прибывшим с ним товарищам, о ситуации на Севере, преподнося все в черном цвете. Но, зачем? Немного терпения.
«Наконец генерал Ватутин, довольный, повернулся к нам. Прикрывая ладонью трубку, он сообщил:
— На проводе командарм Фролов.
Георгий Константинович Жуков направился к переговорной, но Сталин остановил его взмахом руки.
— Не надо. Пусть товарищ Фролов докладывает, а Ватутин повторяет. Все смолкли».
Жуков хотел перехватить инициативу в предстоящем телефонном разговоре с командующим 14-й армией Фроловым, но Сталин показал высший пилотаж в делах, подобного рода. Ватутин же, не осмелится искажать смысл сказанного Фроловым, и присутствующим товарищам ясно станет существо дела.
«Ватутин повторял то, что говорилось на другом конце провода. И тут стало очевидным: мое сообщение полностью совпадало с докладом командующего 14-й армией. Да это было и неудивительно: за два часа после моего с ним разговора обстановка под Мурманском вряд ли могла резко измениться.
— Нет, товарищ Жуков, не адмирал, а кто-то другой напутал, — заключил Сталин».
А Николай Михайлович в мягкой форме поясняет читателю, связи с чем, привел данное повествование.
«Я рассказываю об этом эпизоде столь подробно вовсе не для того, чтобы тем самым подчеркнуть свою осведомленность. Не в том дело. Этот случай убедил меня, что в развернувшихся грандиозных событиях очень важно выработать гибкую систему управления войсками, и прежде всего обеспечить четкую работу связи, что нам всем — от наркома до рядового — предстояло еще многому учиться.
События последующих месяцев показали, что мы успешно справились с этой задачей».
Молодец, товарищ Харламов! Все-таки сумел довести до читателя то, что хотел сказать! Сумел-таки обойти рогатки советской цензуры. Эпизод с Жуковым, Николай Михайлович привел неспроста. Не о работе связи хотел нам сказать товарищ Харламов, это задача наркома Пересыпкина. Он говорил о другом, и это, мы должны были понять. Но все по порядку. Сначала об интуиции.
Прошло несколько дней после посещения Николаем Михайловичем Наркомата обороны. Опять в воспоминаниях обозначился июль месяц!
«В первых числах июля ко мне в кабинет зашли двое работников из отдела кадров и попросили фотографии на заграничный паспорт.
— Зачем это? — вырвалось у меня.
— Разве вы не знаете, что отправляетесь в Англию?
— Со мной на эту тему никто не беседовал. Кадровики пожали плечами. Я снял трубку и позвонил адмиралу Н. Г. Кузнецову. От него я узнал, что назначаюсь заместителем главы советской военной миссии, которая на днях должна отбыть в Лондон. Главой миссии утвержден генерал Ф. И. Голиков.
— Советую соглашаться, — сказал он. — Спорить бесполезно. Ваша кандидатура находит поддержку на самом верху.
Спорить, видимо, действительно было бесполезно. Прощай, флот, прощай, командирский мостик! И, вероятно, надолго. Начались сборы в дорогу…».
Что же в этот раз интуиция не подсказала Николаю Михайловичу, для чего отдел кадров затребовал фотографию на заграничный паспорт? Не подумайте, читатель, что я не по-доброму иронизирую по поводу сказанного Харламовым. Отнюдь, нет? Просто, в первом случае, Николай Михайлович знал, с какой целью был вызван в Наркомат обороны, но предпочел не раскрывать своей осведомленности. Иначе бы, данный эпизод ни за что бы, не остался в его книге! Вырезали бы! Поэтому и прикрылся интуицией. Но, как видите, в дальнейшем, чудесные свойства у нашего героя улетучились, и он оказался в замешательстве.
Несколько слов о его начальнике наркоме Кузнецове. Видимо, Кузнецов был рад избавиться от Харламова, если не сообщил ему ранее, о намеченном назначении в Англию. Решил, что чем больше по времени тот будет в неведение, тем лучше. Поздно будет переиграть данное назначение. Иначе, как объяснить, что все всё знают, кроме «виновника торжества»? И пришлось Николаю Михайловичу собираться в дальнюю дорогу.
А может, сыграло свою роль то обстоятельство, что Харламов сотрудничал с представителями английской миссии в Москве, поэтому и послало его начальство в туманный Альбион, как знающего дело человека?
Но что это мы читаем дальше?
«Перед отъездом нас с Голиковым приняли Нарком обороны С. К. Тимошенко, нарком внешней торговли А. И. Микоян, Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников».
Известно, что 2-го июля 1941 года Тимошенко, получив назначение командовать Западным направлением, убыл под Смоленск. Значит, проводы состоялись не позднее 1-го июля, если Тимошенко еще был на месте? Харламов же упомянул, в начале данного эпизода, что за окнами был июль. Ясно же написал: «в первых числах июля». Тогда возникает вопрос: «А когда же тогда был вызов Харламова в Наркомат обороны (или Ставку)?». Ведь, 2-го июля Тимошенко не будет в Москве, а 1-е июля уже не подходит к рассказу, ни при каких обстоятельствах.
По всем выкладкам выходит, что Николая Михайловича с докладом к Тимошенко, вызывали раньше, в двадцатых числах июня. Вам, читатель это ничего не напоминает?
А вспомните, ту злополучную поездку Сталина с товарищами в Наркомат обороны, о которой упоминали Микоян и Молотов? Где еще «несчастный» Жуков слезами умывался, по рассказу Анастаса Ивановича. А Молотов, намекал писателю Стаднюку на заговор военных в Москве? Микоян, еще уверял читателей, что поездка была 28 июня. После посещения военных Сталин, в расстроенных чувствах, дескать, сел в машину и уехал к себе на дачу и так далее...
Я уже говорил ранее, что поездка в Наркомат, предположительно, была 26 июня, связи с бомбардировками Финляндии, которая в этот день объявила нам войну. Сталин с членами Политбюро (в том числе и с Молотовым, как наркомом иностранных дел) и поехал разбираться с военными, которые учинили накануне, 25 июня, данное безобразие с нашей северной соседкой. Поспособствовали той, начать военные действия на стороне Германии.
Что мы увидели в рассказе Харламова? Неожиданный интерес Сталина и членов Политбюро к действиям на Кольском полуострове. Видимо, Жуков, чтобы выкрутиться в данной ситуации с бомбардировкой Финляндии, как всегда наврал, что, дескать, та, вместе с немецким корпусом Дитля, 24 июня начала наступление в полосе 14-й армии Фролова. А мы, дескать, Наркомат обороны (Ставка), вынуждены были 25 числа, принять ответные меры, то есть нанести бомбовый удар по ней. Поэтому Голиков и показал обстановку на карте, с расположением войск противника, а Харламов уточнил, через Головко, и того же Фролова, ситуацию на Кольском полуострове. Эти данные показывали, что никаких активных действий немцев, и что особенно важно, финнов, в полосе нашей 14-й армии, в эти дни не было. Но, обратите, внимание! О Финляндии, границу с которой прикрывала, как раз 14-я армия Фролова, в данных мемуарах, не упоминается ни словом. Еще бы! Тогда уж, прямо бы и написали, что по приказу из Ставки нанесли бомбовый удар по Финляндии. Чего церемониться. Конечно же, редактора попытались скрыть этот факт, предоставив читателю самому догадываться, о чем идет речь. На всякий случай, подсунули генерала Дитля. Как же, ведь, идет война с немцами!
Но как проверить и эти, полученные сведения? У Дитля, разумеется, не спросишь. Да и вряд ли он поймет суть вопроса: «Извините, господин генерал! Вы случайно не начали активное наступление в полосе наших войск, вместе с финнами?». Хотя Ф.И.Голиков, основываясь на данных разведки, показал Сталину и присутствующим, расположение немецких войск на Севере. Никаких особых подвижек среди них не наблюдалось, иначе реакция Сталина была бы другой.
Конечно, лучше всего, было бы, получить эти сведения от командарма Фролова. Но Ватутин, чуть не разломал «от усердия» рычажок телефонного аппарата «пытаясь» связаться с 14-й армией. Сталин видя, что его явно пытаются «водить за нос» – связи нет?! – вызвал из наркомата ВМФ Харламова и задал вопрос, каким образом тот получил сведения от Фролова? И Николай Михайлович подсказал, что лучше это сделать через Наркомат ВМФ и начальника связи Гаврилова. Иван Терентьевич Пересыпкин был верен себе. Связь с фронтами была, но пользовались ею, как видите, избирательно. Для кого она была, а для кого и нет!
Разумеется, что после того, как Харламов «подсказал» товарищам из Наркомата обороны канал связи, Ватутину ничего другого не оставалось, как «радостно доложить», что на проводе командующий 14-й армией Фролов. Остальное читателю известно.
Вот в таком завуалированном виде, и попытался рассказать уважаемый Николай Михайлович Харламов о том инциденте в Наркомате обороны, после которого и произойдут серьезные кадровые перестановки в руководстве страны. Будет образован ГКО. А вскоре, Тимошенко отправят командовать Западным направлением и, постепенно, избавятся от остатков неизменной тройки. И Жуков, и Ватутин, в дальнейшем, покинут Москву и будут тоже, направлены в войска. А Сталин займется вопросами функционирования ГКО. Без создания данного органа власти, в руках которого будет сосредоточен контроль над военными, такие безобразия, как инцидент с Финляндией, будут продолжаться до погибели страны.
Николай Михайлович в мемуарах, после данного эпизода, связанного с поездкой в Наркомат обороны, подсказал, когда произошло это событие? Чтоб не подумали, о каком-либо другом? Указал, что, дескать, вскоре, после этого, 27 июня в Москву приехала английская делегация, ну и так далее, давая понять, когда именно произошло событие в Наркомате обороны. И не важно, сам ли Николай Михайлович, или редактор издания, подрисовали к эпизоду июль месяц, важно одно, что событие, связанное с поездкой Сталина к военным, отражено в данных мемуарах.
Но продолжим за Николая Михайловича обсуждать данный эпизод в Наркомате обороны. Думается, что после того, как Голиков и Харламов были отпущены с данного совещания, и произошел, тот самый пик разборок, когда на требование Сталина дать объяснение случившемуся с Финляндией, Жуков послал его «по матери».
То, что приводил Микоян в своих мемуарах, а Молотов – в рассказах Стаднюку, это все изложено, довольно, в мягкой форме. Речь там могла идти о серьезных делах, и разругались, скорее всего, по-крупному.
Неужели не было видно всем присутствующим, что Жуков врал целенаправленно. Никаких активных действий Финляндия на Мурманском и Кандалакшском направлении не вела, соблюдая, до поры до времени, свой, пусть хотя и шаткий, но нейтралитет. А Ставка, бомбардировкой подтолкнула ее к активным действиям на стороне Германии. Кто они, представители Ставки, на данный момент? Но уж, никак не патриоты своего Отечества.
А теперь вопрос о связи? Ведь, и Микоян обманывал читателей, говоря о той поездке в Наркомат обороны, что, вроде бы, не было связи с Западным фронтом. Волновались они, дескать, в Политбюро, как там и что там, с Минском произошло? Увел, однако, читателя в сторону. На наших глазах, по описанию Харламова, заместитель начальник Генштаба Ватутин, сколько времени давил на рычажок телефонного аппарата? И с кем он пытался соединиться? Разве 14-я армия находилась на Западном фронте? Если бы Харламов не подсказал, как установить связь с Фроловым, так Ватутин, наверное, до утра бы бормотал в трубку: «Алло, алло!». А это как называется? Саботаж или покрепче, в выражениях?
Community Info