В НК №8, 2003, с.68-71 рассказывалось о работах М.К.Тихонравова, одного из пионеров советского ракетостроения и космонавтики.
Известно, что с середины 1940-х годов Михаил Клавдиевич работал над проблемами проектирования высотных ракет и в тесном контакте с Сергеем Павловичем Королевым участвовал в создании первых ИСЗ, космических кораблей и межпланетных станций.
Однако мало кто знает, что его проект полета человека в космос (на высоту до 200 км) рассматривался на самом высоком уровне уже через год после окончания Великой Отечественной войны, летом 1946 г. Впервые публикуется (в сокращении) докладная записка М.В.Хруничева И.В.Сталину по поводу возможности осуществления полета человека в космос.
Идея М.К.Тихонравова в те годы реализована не была, но его предложения легли в основу подготовки к первому космическому полету, состоявшемуся через 15 лет (в апреле 1961 г.).
Свои предложения М.Тихонравов совместно с коллегой по работе Н.Г.Чернышевым через Михаила Васильевича Хруничева (в то время – министр авиационной промышленности СССР) адресовал самому Сталину.
Из докладной записки М.В.Хруничева Председателю Совета Министров СССР И.В.Сталину от 20 июня 1946 г. «О рассмотрении предложения Тихонравова и Чернышева о создании ракеты для полета человека на высоту 100–150 километров» (орфография и стилистика сохранены):
Смотрят в книгу, видят... — что изволят, то и видят
Проблема Катыни продолжает оставаться одной их важнейших в плане научно-историческом и предельно острой — в политическом. Попытки представить ее «исчерпанной» несостоятельны вследствие недоступности для научной общественности многих архивных документов [1], а также все еще недостаточного исследования доступной их части. Это прежде всего относится к германским и польским документам, проливающим свет на историю фальсификации списков так называемых жертв Катыни. На необходимость более тщательного изучения их автор обращал внимание участников «круглого стола» в Государственной Думе РФ, посвященного проблемам Катыни (19 апреля 2010 года)[2].
В некоторых случаях (о причинах можно только догадываться) отдельные документы или их комплекты оставлялись для проведения каких-либо работ с ними, по итогам которых регулярно составлялись дополнительные отчеты[4]. Иногда они не давали ничего нового по сравнению с ежедневными (основными) отчетами Восса, иногда содержали дополнительную информацию (разного характера и ценности). После окончания работ на месте захоронений (6 июня 1943 года) началась подготовка официального издания сводных данных, полученных Воссом[5]. При этом, по неизвестным нам причинам, информация дополнительных списков в него не всегда включалась. Между основными списками Восса и их официальным изданием также имеются разночтения, свидетельствующие о весьма небрежном отношении к работе над ними, а также о том, что им вообще не придавалось большого значения.
Органы государственной власти Германии, осуществлявшие руководство этой работой, критически относились к этим спискам, признавая их в известной мере сфальсифицированными[6]. Все участники этого политического театра на катыжких могилах прекрасно понимали, что ни о каком опознании на основании исследования самих останков не могло быть и речи. Основой для идентификации (а без нее вся эта фашистская затея «ломаного гроша» не стоила) могли служить только соответствующие документы и бумаги. Их надо было доставать. Из того, что было «под рукой». Что и делалось.
Подводя итог сказанному, отметим следующее. Во-первых, в решении вопроса о месте проживания определяющим являются время составления документа, содержащего информацию об адресе, и сопутствующие ему обстоятельства. Во-вторых, становится ясно, что германские и польские списки эксгумированных в Катынском лесу и перечни связываемых с ними «вещдоков» являются бесполезными в качестве военнопленного поляка, проживавшего в западной части Германии: был на территории Польши во время ее войны с Германией, отказался возвращаться в Германию, предпочел участь военнопленного.
Польские списки эксгумированных в Катынском лесу и перечни связываемых с ними «вещдоков» являются бесполезными для действительной идентификации «жертв Катыни». Истинная ценность этих источников заключается в их способности изобличать фальсификаторскую деятельность германских «исследователей» катынских захоронений.
Все это справедливо и в отношении некоторых документов и корреспонденции, которая также оказалась зафиксированной в этих списках.